— Я пока не знаю, что это такое, — сказалаЭмалет. — Но потом обязательно узнаю. А сейчас я должна идти. Мне надо вНовый Орлеан. Так сказала мама. Она умоляла меня обязательно попасть в НовыйОрлеан. А после того как побываю там, я должна отправиться в Шотландию. Тамждет отец. Мне нельзя ему перечить. Так что пора идти.

— Подожди минутку, детка, — попыталась остановитьее женщина. — Присядь, дождись возвращения Джерома. Он ведь отправился напоиски твоей мамы.

Повернувшись в сторону леса, женщина окликнула Джерома поимени. Но ответа из темноты не последовало.

— Нет-нет, я должна идти, — возразила Эмалет.

Нагнувшись, она слегка коснулась плеча женщины и поцеловалаее в блестящий коричневый лоб. Потом провела рукой по вьющимся черным волосам,вдохнула их запах и погладила женщину по гладкой щеке. Какое милое существо.

Женщине явно нравился исходивший от Эмалет аромат.

— Погоди, детка, — повторила женщина.

Впервые Эмалет поцеловала кого-то, кроме матери, и теперьглаза ее застилали слезы. Она неотрывно смотрела на коричневую женщину стемными вьющимися волосами и большими глазами. При мысли, что та скоро умрет,Эмалет пронзила печаль. Все они скоро умрут. Такие добрые люди. Их ужасно жаль.Но земля слишком мала для всех. И людям придется уступить место другим созданиям— изящным, нежным и по-детски простодушным.

— Какая дорога ведет в Новый Орлеан? — спросилаЭмалет. Мать не разбиралась в дорогах. А отец никогда не вспоминал о НовомОрлеане.

— Честно говоря, я толком не знаю, — пожалаплечами женщина. — Но, кажется, тебе надо двигаться на восток. Погоди, тыже не можешь идти одна…

— Спасибо, моя дорогая, вы очень любезны, —сказала Эмалет, вспомнив любимое выражение отца. И двинулась в путь.

С каждым шагом она ощущала себя все более уверенно.Постепенно ускоряя шаг, она шла по влажной траве и вскоре оказалась на шоссе.Волосы ее блестели в свете электрических фонарей, длинные руки болтались приходьбе.

Тело ее под одеждой почти просохло, лишь на спине оставалосьнесколько капель воды. Ощущение влажной кожи было не слишком приятно, но Эмалетзнала, что еще немного — и оно исчезнет.

Волосы тоже стали почти сухими и заметно посветлели. Увидевсвою тень на дороге, Эмалет рассмеялась. До чего же она высокая и тонкая всравнении с приземистыми коричневыми людьми. И какая у нее огромная голова.Намного крупнее, чем у матери. Бедная, бедная мамочка, сейчас она неподвижнолежит под деревом, уставившись в ночное небо, темнеющее в прорезях листвы.Никогда больше мать не услышит голоса Эмалет. Она вообще ничего не услышит. О, изачем только они убежали от отца.

Но Эмалет непременно найдет его. Она должна это сделать. Вовсем мире их всего лишь двое. А еще она должна разыскать Майкла, друга матери.Майкл любил ее. Майкл поможет ей. Не зря мать так просила: «Эмалет, если яумру, обязательно найди Майкла». То были последние слова, которые Эмалетуслышала от матери. И теперь обязана исполнить ее просьбу.

Так или иначе, она не может нарушить обязательств ни передматерью, ни перед отцом.

«Я буду тебя искать», — обещал отец.

Эмалет не сомневалась, что он выполнит свое обещание. Идтипо гладкому асфальтированному шоссе было совсем не трудно, и даже приятно.

К девяти часам все они собрались в офисе на последнем этажебизнес-центра Мэйфейров: Лайтнер, Энн-Мэри, Лорен, Райен, Рэндалл и Филдинг.Филдинг явно чувствовал себя не лучшим образом — это было видно всякому. Ноникто не возражал против его присутствия.

Когда Пирс вошел вместе с Моной, это тоже не вызвало нивозражений, ни удивления. Все уставились на Мону, что было вполне естественно,так как никто прежде не видел ее в этом синем шерстяном костюме — костюме еематери. Разумеется, он был ей велик, хотя сидел неплохо. Сейчас она выгляделанамного старше своих лет. Дело, впрочем, было не столько в одежде, сколько визменившемся выражении лица и в новой прическе. Мона подстригла волосы,избавившись таким образом от локонов, прежде по-детски схваченных лентой. Туфлина высоких каблуках вполне соответствовали ее новому облику. Пирс старательноотводил глаза от ее великолепных стройных ножек.

Пирс всегда испытывал некоторую неловкость в присутствииМоны, даже в те дни, когда она была еще совсем маленькой. Впервые он ощутилисходивший от нее соблазн, когда девочке едва исполнилось четыре года, а емусамому одиннадцать. Во время детских игр в саду она бесчисленное количество разпыталась завлечь его в густые заросли. «Ты слишком мала», — смущеннобормотал он в ответ. Даже пять лет назад отговорка эта казалась неубедительной,а теперь она стала просто смехотворной. Как бы то ни было, сейчас Моне не дококетства. Она устала так же сильно, как и он сам.

— Наши мамы умерли. И твоя, и моя, — прошепталаона на ухо Пирсу по пути в город. В сущности, то были единственные слова,которые она произнесла с того момента, как они вышли из дома на Амелия-стрит.

Всем прочим, разумеется, придется понять, что отныне Монастала взрослой. Пирс примчался на Амелия-стрит с сообщением о том, что вскоресостоится полный сбор семейства Мэйфейр. Пригласили практически всех членов ихогромного клана, разбросанного по просторам Америки и Европы. Он считал, чтодержит ситуацию под контролем. Все происходящее будоражило его — смерть иопасность всегда производят возбуждающее впечатление. Возможно, то, чтопроисходит сейчас, напоминает начало войны, пришло в голову Пирсу, тот еепериод, когда смерть и страдания еще никого не коснулись впрямую и не поверглив отчаяние.

Так или иначе, когда их созвали и сообщили, что МэндиМэйфейр тоже умерла, он был не готов к этому известию. Мона оказалась рядом.

— Дай мне телефон, — потребовала она.

Мэнди Мэйфейр умерла около двенадцати часов этого же дня.Так что кончина ее пришлась между смертью Эдит и смертью Алисии. Судя по всему,Мэнди в тот момент собиралась на похороны Гиффорд. Ее молитвенник и четкилежали на кровати. Окна ее квартиры во Французском квартале были широкораспахнуты во двор. Так что проникнуть внутрь не составляло ни малейшего труда.Однако никаких следов насильственного вторжения обнаружено не было. Мэндилежала на полу в ванной, подняв колени и обхватив себя руками за талию. Вокругбыли во множестве рассыпаны цветы. Полиция определила, что они были сорваныздесь же, во дворе дома. То была лантана, которая расцвела вновь благодарятеплой погоде, установившейся после Рождества. Бесчисленные оранжевые ипурпурные лепестки покрывали труп.