У подножия лестницы она обернулась и, увидев толпуродственников, вдруг как-то странно съежилась и задрожала. Хотя девочка непроизносила ни звука, она казалась мне живым воплощением страха. Я сжал еетонкую трепещущую руку в своей.

— Пойдем со мной, дорогая. Отныне ты, и только ты сама,будешь решать, где тебе жить. И если не захочешь больше сидеть взаперти начердаке, ты здесь не останешься.

Я притянул ее к себе. Она не сопротивлялась, но и непроявляла ни малейшего интереса. Это чрезвычайно странное создание, бледное допрозрачности, с длинной тонкой шеей и маленькими ушками без мочек, явнопривыкло постоянно находиться в темноте. И тут я увидел ведьмину метку: шестьпальцев на левой руке. Поразительно! Значит, все рассказы о ее невероятнойведьмовской силе были чистой правдой.

Обитатели дома, все еще толпившиеся рядом, догадались о моемоткрытии. Среди них поднялся ропот. Двое родственников девочки, Рэгнар и ФеликсМэйфейры, молодые повесы, которые пользовались в городе дурной славой иотносились к нашей семье с крайней враждебностью, попытались преградить мнепуть.

Тут налетел новый порыв ветра. Все ощутили, как ледянойпоток воздуха промчался над самым полом. Тех двоих, что хотели мне помешать, онтак яростно хлестнул по ногам, что им пришлось отступить. Не выпуская рукидевочки, я повел ее через коридор к главной лестнице. Стелла, прижавшись комне, шла рядом.

— Ах, дядя Джулиен, — прошептала Стелла с такимблагоговейным восторгом, словно она была деревенской девушкой, а я — сказочнымпринцем. — Я тебя обожаю.

Девочка, больше похожая на белого лебедя, покорно шла рядом.Волосы ее сверкали на солнце, а руки и ноги были тонки, как прутья. Убогое ееплатье, по всей видимости, было перешито из какого-то старья. Думаю, вы в жизнине видели такого жалкого наряда. Из такой дешевой цветастой хлопчатобумажнойткани жены бедняков шьют себе повседневные нижние юбки. А ее башмаки… Впрочем,их и башмаками-то назвать было трудно. Скорее они походили на кожаные носки со шнуркамиили на детские пинетки.

Рука об руку мы миновали коридор. Ветер услужливо распахнулперед нами дверь и вырвался в сад, где принялся шуметь в кронах дубов.

Никто не попытался остановить меня, когда я вел Эвелин кмашине. Ричард ждал нас за рулем. Я усадил девочку в салон, а Стелла вновьустроилась у меня на коленях. Когда машина двинулась с места, девочкаобернулась и равнодушно уставилась на дом, на чердачное окно и на людей, визумлении застывших на крыльце.

Не успели мы, однако, отъехать, как родственники подняликрик.

— Убийца, убийца! Он увез Эвелин! — вопили они,переглядываясь между собой и громогласно требуя друг от друга сделать хотьчто-нибудь. Молодой Рэгнар даже побежал вслед за машиной, потрясая кулаками иугрожая подать на меня в суд.

— Валяй, затевай процесс! — ответил я, высунувшисьиз окна. — Если хочешь разориться дотла, давай посутяжничаем. Не забывайтолько, что мне принадлежит самая лучшая в городе юридическая фирма. Так что явсегда к твоим услугам.

Неуклюже и шумно развернувшись, машина поехала поСент-Чарльз-авеню. Как бы то ни было, двигалась она куда быстрее, чем самаярезвая конная упряжка. Девочка по-прежнему безмолвно сидела между мною иРичардом, а Стелла разглядывала ее с нескрываемым любопытством. На улицу, домаи прохожих Эвелин взирала с таким недоумением, словно никогда в жизни невыходила из дома.

Мэри-Бет ожидала нас на ступеньках.

— Ну и что ты намерен с ней делать? — спросилаона, увидев девочку.

— Ричард, — сказал я, не удостоив ееответом. — Кажется, меня не слушаются ноги.

— Сейчас приведу парней, Джулиен. — С этимисловами Ричард бросился в дом, хлопая в ладоши и громким голосом созывая слуг.

Стелла и девочка выбрались из машины. Стелла протянула комне обе руки.

— Я помогу тебе, дорогой. Я так тобой восхищаюсь. Тывел себя как настоящий герой. Я не дам тебе упасть.

Девочка стояла, бессильно свесив тонкие руки. Взгляд ееостанавливался то на мне, то на Мэри-Бет, то на фасаде дома, а потомпереместился на слуг, бежавших к машине.

— Что ты намерен с ней делать? — повторила свойвопрос Мэри-Бет.

— Дитя мое, прошу тебя, войди в наш дом, — спафосом произнес я, глядя на это прелестное и хрупкое создание, любуясь еенежно-розовым ангельским ротиком, впалыми щечками и темно-серыми глазами —такого цвета бывает небо перед ураганом с проливным дождем.

— Прошу тебя, войди в наш дом, — повториля. — Под этим кровом ты будешь в безопасности. Здесь ты найдешь заботу ивнимание. И сможешь сама решить, стоит ли тебе возвращаться в заточение.Стелла, милая, если я сейчас умру на этих ступеньках, прошу тебя, позаботься обэтой девочке. Ты слышишь меня?

— Ты не умрешь, Джулиен, — раздался голос Ричарда,моего возлюбленного. — Идем, я тебе помогу.

Однако лицо его выражало тревогу и озабоченность. МилыйРичард беспокоился обо мне куда больше, чем все прочие, и явно не одобрял моеопрометчивое поведение.

Стелла направилась в дом. За ней шла Эвелин. Процессиюзамыкали мы с Ричардом. Он почти нес меня, заботясь, однако же, о том, чтобы состороны я выглядел по возможности достойно. С мужской нежностью обняв меня заплечи, он помогал мне совершать шаг за шагом.

Наконец мы добрались до моей комнаты на третьем этаже.

— Прежде всего, принесите девочке поесть, —распорядился я. — Судя по ее виду, она ни разу в жизни не ела досыта.

Потом, отослав Стеллу и Ричарда прочь, я в изнеможенииопустился на край кровати. Усталость, охватившая меня, была так велика, чтозаглушала все прочие чувства и мысли.

Несколько мгновений спустя я поднял взгляд на девочку,неподвижно стоявшую посреди комнаты, и душу мою наполнило смятение. Этопрекрасное, нежное создание пребывало на заре своей жизни, в то время как мойвек неумолимо близился к концу. Я так устал, что готов был уступить смерти. Ноэта девочка нуждалась во мне, нуждалась в моей помощи.

— Ты знаешь, кто я такой? — спросил я. —Понимаешь, что я говорю?

— Да, Джулиен, — без особых усилий ответила она начистом и правильном английском. — Я все о тебе знаю. Это ведь твой чердак,правда?

Голос у нее был негромкий, но приятный и мелодичный. Она обвелаглазами все мои сокровища — книги, камин и кресло, мою виктролу и коллекциюпластинок — и улыбнулась мягкой, доверчивой улыбкой.

— Господи Боже, — прошептал я. — И что же мнес тобой делать?