совпадают. Это настоящий золотой червонец. Едва ли тебе их дала Анна-Мария.

— Подбельский, — сообщил я, не в силах больше держать тайну о человеке, которого обвинял во всем происходящем. — Пока что я не понимаю, чего он хочет, не знаю, как он действует, но то, что он использует все Третье отделение не по прямому назначению — в этом я уверен полностью.

— Не может быть...

— Как и в том, что он собирает огромное количество ресурсов. Золото, которое захватил Тарас. Прииски в Вельске, которыми занимался я — и теперь я уверен, что все это едва ли идет на пользу Империи. А эти маленькие кругляши, что он дал мне «за помощь» — не те ли самые украденные червонцы?

— Мы проверим это, когда вернемся, — Трубецкой вернул мне червонец. — Можешь мне доверять.

Я кивнул. В создавшейся ситуации лучшим решением было бы не доверять никому.

Глава 15. Оторванное звено

Монет было достаточно, и я решил разложить их по разным местам. Одну убрал в ботинок — толстая подошва и плотная стелька сглаживали углы, и я не испытывал никакого неудобства, когда ходил с монетой под пяткой.

Вторую вложил во внутренний карман пальто, третью оставил в бардачке автомобиля. Одним словом — разложил их так, чтобы не потерять и остаться минимум при одном доказательстве вины Подбельского.

Да, шпион ничего конкретного не сказал — но и я не доверял ему, как раньше. Слишком интересно все складывалось. Он то появлялся, то пропадал. А потом возникал в те моменты, когда меньше всего этого ждешь.

Я не подозревал его во всех грехах, но думал, что он мог быть связан со всей ситуацией. При этом я не жалел, что признался — в худшем случае он и так все знает. А в лучшем — сможет помочь мне, если переступит через свои должностные обязанности.

Мы уже давно отъехали от дома, и я молчал слишком долго, чтобы это выглядело обычным, и потому завел разговор.

— Так что за дело, в котором я тебе оказался так нужен?

— Полагается помощник для дела. Это мог быть и не ты, — ответил шпион. — Но раз так сложилось, очень подозрительно для тебя — ты просто мне поможешь. Проследишь, проконтролируешь обмен.

— Обмен? Что меняем? Теперь-то ты можешь мне рассказать, если уж я — твой помощник и всецело тебе доверяю?

— Меняем грузы. Я слышал о таких схемах, но никогда в них не принимал участия.

— Обмен в моем мире, значит, что-то ваше на что-то наше?

— Все верно.

— А сразу сказать о том, что есть какие-то связи между мирами, ты не мог? Пусть не в первую же нашу встречу, но позже! — я был раздосадован тем, что думал остаться первым и единственным человеком, который контактировал с иным миром, но все оказалось впустую.

— Сам же понимаешь, что сперва я не доверял тебе, а потом... пошли события, которые всех нас выбили из колеи.

— Ладно... да, понимаю, — я шумно выдохнул. — Значит, все становится еще сложнее. Последние слова Тараса были о том, что оба наших мира изменятся. Что, если все к этому идет?

— Брось, мы уже не первый год проводим обмены.

— Откуда тебе знать?

— Потому что в первый раз услышал об этом года два назад.

— Но не знаешь людей и не принимал участия в происходящем? — уточнил я. — У вас ведь все настолько засекречено, что едва ли крупицу информации можно выведать.

— От слухов нельзя избавиться. Тут сказали по секрету, опустив имена, а дальше пошло-поехало. Потом рождаются дикие слухи. Совершенно дикие. Ты их тоже наверняка слышал? — на миг Павел отвернулся от дороги: — С тобой точно все нормально?

— Можно и так сказать, — я слушал Трубецкого вполуха, рассматривая привычные мне коробки высоток. С возвращения в родном мир они казались мне порождением дикости и варварства. Но при этом завораживали. — Просто... знаешь, наверно это какая-то очень извращенная ностальгия. Мне здесь толком ничего не нравится, но кажется таким родным. И вызывает странные чувства. Хочется задержаться здесь подольше и в то же время ничего не видеть.

— Все правильно, Макс. Друзья и родные у тебя остались здесь. И это нормально — скучать по ним. Даже если ты ни разу не вспомнил про них, пока был у нас.

Мне стало стыдно. Про друзей я и не думал. О родителях с момента нашей последней встречи думал считанное количество раз. А теперь, когда я вернулся, пусть и не по своей воле, и вовсе думаю о делах, да о том, как бы поскорее вернуться назад.

Никогда не считал себя сентиментальным и уж тем более чувствительным, но внезапно захотелось пройтись по местам, где бывал раньше. Зайти в свой университет, прийти на работу, заявить о себе — вот он я! Живой и здоровый!

Собрать друзей, на один вечер, как раньше. Узнать, как у них здесь идут дела. Посидеть и поговорить. Просто вернуться. Если уж я сюда попал, так окунуться с головой, проверить, так ли все это хорошо, как и в прежние времена?

Или я буду так же с отвращением смотреть на старых товарищей, как сейчас смотрю на безликую семнадцатиэтажку? Неужели я за три с небольшим месяца полностью оторвался от прежней жизни.

— Слушай. Я сегодня, похоже, очень добрый. Или просто рад тебя видеть, — заговорил Павел, вновь не дождавшись от меня ответной реакции. — Но я думаю, что у тебя не скоро представится новый шанс попасть домой. Используй его. Сходи куда-нибудь с друзьями. К семье загляни.

— Да я себя оторванным звеном ощущаю, — я принялся теребить ремень безопасности. — Знаешь, я еще и там, в новом мире так и не прирос толком. Получил имение? Каким образом! Постоянно опасаюсь, что меня раскроют. Дома как такового нет. Сегодня я вообще думал с Дитером туда заглянуть, но нет, я здесь.

— У тебя есть Аня. Хорошее отношение ее семьи. Люди, которых ты знаешь там.

— Ты сам сказал, что здесь я прожил всю жизнь. Я сам еще толком не понял, как, но я чувствую, что здесь я уже оторвался. Все. Выпал из цепи. А там еще не встроился, как полагается. И должны пройти годы, чтобы я начал ощущать себя более-менее своим. Поэтому я