сообразительная и быстрая мать. Белая волчица еще не могла показать щенкам охоту, но если бы они видели, с каким азартом она гнала жертву и впивалась ей в шею, то наверняка завизжали бы от восхищения. Охотница была из той породы зверей, что обладают пылкой натурой и страстью к движению, не позволяющей им сидеть в тени и ожидать небесных даров. Волчица сама выходила на охоту за звездами, неоднократно скалясь и рыча на небосвод. Она будто бы проклинала его по-волчьи, в протяжном вое выплескивая все горе, тоску по любимому псу и мольбу о защите и покровительстве волчатам.

Однако юные искатели приключений не считали себя беспомощными, более того, они всей оравой смело пошли за Белой волчицей, хотя она вела их в незнакомом направлении, туда, где не пахло логовом. Новый дивный мир. Лесные тропинки. Заросли черники.

Гроза плелась за хвостом матери, то и дело оглядываясь по сторонам и норовя нырнуть под ближайший куст или корягу. Быстро сменяющееся окружение великолепно пахло, а по деревьям бежали какие-то рыжие куски меха, забавно спускавшиеся по стволам деревьев и вертевшие головами. Волчишке быстро надоела монотонная ходьба, поэтому она затеяла игру с заскучавшими волчатами. Она слегка замедлила шаг, выбирая жертву своей шалости, а затем, остановившись на брате-ворчуне, ухватила его за коротенький хвост, прикусив кожу, и бросилась наутек, перегоняя мать-волчицу. Гроза вихрем пронеслась между ее лап, чуть не застряв под их давлением. Кажется, она застала мать врасплох, чуть не подбив ее. Веселую возню уже было не остановить. Щенки быстро сообразили, почему ворчун погнался за их сестрой, разъяренно храпя, точно лось, и дергая мокрым носом. Они дружно присоединились к погоне, еще слегка неуклюже притормаживая на поворотах, чтобы не перевернуться через споткнувшегося соседа. Свора с восторженным визгом преследовала Грозу, которая по-собачьи вздернула хвост, точно знамя, поднятое к небесам, тем самым бросая вызов своим братьям и сестрам. Она еще не обладала сильными лапами взрослого волка, поэтому ее первая попытка перелезть через бревно окончилась позорным падением. Возгордившись собой, Гроза решила оставить догоняющих в недоумении и резко свернула в сторону бурелома. Она слишком поздно увидела перед собой бревно, преграждавшее ей путь, предприняла попытку преодолеть препятствие, но с треском врезалась в него, истошно завопив и свернувшись на земле. Она стала кататься, дергаться и жалобно выть, призывая Белую волчицу на помощь, чему брат-ворчун был несказанно рад: при виде этой картины на его маленькой кривой морде сошлись брови — две темные шерстяные капельки. Он яростно зарычал, насколько ему это позволял его неокрепший визгливый голосок, направив весь свой гнев на беспомощную, словно выброшенный дождем на голые камни червяк, Грозу, которая в ответ обнажила свои острые маленькие зубки. Началась возня. Казалось, на серебристую шубку волчишки покушались сразу тысячи зубов, когтей и лап. Она не разбирала морд и их выражений, для нее они были одним целым, неясным шумящим и копошащимся лесным чудовищем, которое вот-вот готово было перекусить ее тонкое горлышко, заботливо покрытое детским пушком. Она как никогда ясно чувствовала жар, распространявшийся по ее телу, прямо как той темной ночью, когда она убегала от старого филина. Это чувство было ей знакомо. Она была в опасности, настоящей и реальной, а главным ее соперником был брат-волчонок, который играл по-своему, грязно, жестоко.

Иногда даже среди детенышей можно встретить особей, которые играют по-взрослому в детские игры. Таким был и волчонок-ворчун. С самого своего рождения он был самым агрессивным из помета, всегда защищал свое место в лучах солнца и мог с пеной у рта охранять мышиный хвост, который заботливо приберегла волчица-мать. Этот малыш всегда отличался от других. Однажды он так заигрался в «драку», что откусил своему братцу половину уха, размахивая им впоследствии, точно знаменем на поле брани. После общения с ним волчата отползали в сторону, покрытые царапинами и укусами при наилучшем стечении обстоятельств. Ворчун был бесенком с нравом свирепого матерого волка-одиночки, что заставляло других сторониться его и уступать ему место у теплого живота матери. Страх погибнуть от его укуса продолжал расти вместе с деспотом. Ворчун не был способен на характерные для волка эмпатию и проявление чувства меры. Он бился за лучший кусок, пуская в ход все доступные средства, никогда не упуская из виду слабости соперника. Гроза была для него легкой мишенью. Ее светлое брюшко прямо-таки манило его, провоцировало на атаку. Ворчун мог представить, как его маленькие клыки впиваются в нежную кожу сестры и разрывают ее в клочья. Щенков, способных на убийство в столь юном возрасте, не жалует ни природа, ни сама мать. Они — ошибка в генетическом коде, сбой налаженной веками поведенческой системы. Таежный лес — не место для безумного отпрыска охотничьей лайки и дикой волчицы, он достаточно консервативен и крайне трудно принимает особенных зверей.

Раздался чудовищный визг. Белки, шнырявшие меж сосен, разом замерли, точно примерзли к веткам, птицы поутихли, мыши подняли свои острые мордочки, опасливо вынюхивая приближающуюся угрозу. На мгновение лес стих. Неподвижен. Воздух наполнил ничем не прикрытый концентрированный страх. Ужас пробежал по телу Белой волчицы, она в три прыжка нагнала своих заигравшихся детей, сердце ее бешено колотилось, лапы дрожали. Она ни с чем не спутала бы предсмертный вопль волчонка. У ее ног лежало бездыханное тельце одного из ее сыновей — худенького серого волчонка. Его маленькие голубые глаза закатились, остались только стремительно красневшие белки, пасть была безобразно открыта, и из нее вывалился побледневший язык. На нем не было ни следа битвы, лишь шерсть на шее слиплась и торчала во все стороны. В двух метрах от него стояли остальные волчата, жалобно поскуливая и прижимаясь ближе друг к другу. Они были совсем еще малышами, поэтому им полагалось больше всего бояться смерти — своего главного врага. Перед его лицом они были беспомощны, приходил он внезапно и мгновенно превращал веселого забавного малыша в остывающее тело — воронью пищу.

Мать-волчица взвыла от горя. Из ее горла вырвалось нечто подобное глухому воплю, который заменял животному тысячу человеческих слов. Она тщетно вылизывала и тыкалась мокрым носом в тельце сына, распластавшееся на хвое, точно он был не волчонок, а игрушка. Волчица старалась поднять его, ласково звала, мурлыкала по-кошачьи, но серый комочек так и не издал ни звука. Казалось, из ее темных глаз вот-вот покатятся горькие слезы. Щенки продолжали топтаться на месте, не зная, куда бы еще деться. Веселая игра обернулась страшной трагедией.

Белая волчица легла подле бездыханного тела, положив лобастую голову на его крошечную спинку. В