было видно ни конца, ни края. Он ковром лег на промерзшую голую землю, пробираясь через лед и северную мерзлоту белыми полянками подснежников, скрывавшимися за редкими молодыми березками. За спинами животных осталась благородная ольха, на прощанье махавшая своими курчавыми ветвями. Она, старуха, видевшая немало зверья, тоскливо провожала своих давних друзей из уютного лесного полога. Глубокие морщины и ложбины на ее коре напоминали о годах засух и вьюг, грозных бурь и пожаров. Оголенные участки древесины, оставленные когтями громадных медведей, давно покрылись мхом, в котором копошились красные муравьи. Старое дерево чувствовало беду, но не было наделено собственным голосом, чтобы о ней предупредить. Не зря сказочники из далекого прошлого верили в «таинственную жизненную силу», которой наделено все, чего коснется взгляд смотрящего. Предания, рожденные в первобытном человеческом мозгу, когда язычество было единственной верой и опорой для племен, передавались через века, менялись и подвергались гонениям, однако человек все еще сомневается, в нерешительности ждет, когда зеленая листва прошелестит что-нибудь на родном языке, укажет путь… Может, он оттого и ополчился на природу? Она глуха к его прихотям.

Солнечный диск перекатывался по привычной небесной дуге, птицы затаились в зарослях низкого кустарника, мышки спешили убраться с дороги хищников, упорно пересекавших залитый светом и наполненный гробовой тишиной луг. Казалось, все живое замерло, предчувствуя надвигающуюся опасность. Впалый живот Белой волчицы в очередной раз стянуло болью. Она не ела уже несколько суток. К тому же она ни на минуту не сомкнула глаз до потери щенка и после него. Ее пасть была приоткрыта, мышцы напряжены. Охотница жадно ловила запахи, которыми была буквально окутана весенняя пустошь. Мелкая дичь шныряла повсюду, но теперь усталой матери не хватило бы даже десяти надоедливых полевок, чтобы насытить шесть желудков сразу. Нужно было искать что-то более крупное, а значит, идти на риск. Ноздри охотницы широко раздувались, клиновидная голова все чаще выглядывала из-за бурьяна. Волчица ушла с протоптанной тропы и теперь пробиралась к одинокому покосившемуся деревцу на горизонте. Запах, манивший ее по свежему следу, нельзя было ни с чем спутать. Он одурманивал. Волчица начала подрагивать от возбуждения, облизывая губы. Ее пасть наполнялась слюной, а голодные глаза покрывались красной пеленой. Шаг за шагом, точно пантера в джунглях амазонки, охотница, припадая к земле, подбиралась к заветной добыче. На ее тонкой спине играли натянутые мышцы, а жилистые лапы едва касались земли, будто она шла не по грубой каменистой почве, а по равнине, выстланной лебедиными перьями. Ничто не выдавало ее присутствия. До деревца оставалось метров пять, когда волчица резко обернулась на волчат и тихим коротким тявканьем и лязгом зубов велела детенышам ждать ее в траве. Дальше она пойдет одна. Теперь она уже отчетливо видела цель — ослабленную, едва державшуюся в сознании косулю, в муках корчившуюся в небольшой ямке. Несчастное животное глухо мычало, дергая длинными тоненькими, точно веточки, ногами. Косуля никак не могла родить. Местечко, вытоптанное ею в ямке, было залито кровью и больше походило на лужу, нежели на мягкое лежбище. Мертвый, задохнувшийся внутри матери теленок увидел свет лишь наполовину, и то лишь пятнистым боком, подгнивая с головы. Он никак не хотел оставлять тело матери, с каждым часом отравляя ее изнутри и принося непереносимые муки. Косуля отчаянно била ногами, бока ее вздымались и часто опадали, силясь избавиться от заразы, лишавшей ее шанса на жизнь. Она была совсем молоденькой, удача была явно не на ее стороне. Она даже не заметила приближения хищника. Когда ее огромные темные глаза расширились от страха, было уже поздно. Косуля заметалась на месте, попыталась встать, но ее тонкие ноги подкосились, и через мгновение на ее теплой мягкой шее висела Белая волчица, сдавливая челюсти на крупной артерии. Укус был точным, точно его выверял великий теоретик. Ни сантиметром выше, ни сантиметром ниже. Захрустели кости, косуля жалобно замычала, подалась назад и обмякла в зубах хищницы, присоединившись к нерожденному теленку. В ее горячую плоть Белая волчица зарылась с головой. Она без особого труда раскроила податливое тело косули, отплевываясь от комков шерсти и пробираясь к внутренностям. К печени, сердцу и легким ее вел звериный инстинкт, опыт, накопленный на другой стороне северной страны. Жилы, недавно стягивавшие быстрые ноги оленихи, рвались, точно тряпичные, мясо отходило от кости, поддаваясь настойчивой хватке охотницы. Тайга взрастила в волчице безумное желание жить и непоколебимую уверенность в своей силе. Она ела, пока ей не стало противно и не потянуло вывернуть наружу только что съеденное мясо. Вся ее голова по самые уши окрасилась красной горячей кровью. На морде остались одни немигающие горящие глаза, способные довести до безумия ночного путника, заплутавшего в лесу.

После жестокой расправы над косулей из горла Белой волчицы донесся не страшный звериный рык, а нежное, почти кошачье ворчание. Она поскуливала, виляла всем телом и, заискивающе повизгивая, приглашала к себе детенышей. Когда из-за невысокой молодой травы показались знакомые остроконечные мордочки, в нерешительности переступавшие с лапы на лапу и кусавшие соседа за дрожавший хвост, охотница заботливо подтолкнула волчат холодным носом по направлению к туше. В ее движениях больше не было угрозы, была только нежность. Волчица чутко следила за тем, чтобы никто не остался позади, похлопотав над самой хрупкой из своих щенков. Маленькая самочка боялась выходить из надежного укрытия, оцепенев от страха. Ее большие темные глаза будто не видели подбадривавшей ее матери, а ноги никак не хотели слушаться, словно проросли корнями в землю. Малышка жалобно завизжала, когда ее наглый брат-ворчун решил ее подразнить, звонко тявкая на нее по-собачьи. Однако Белая волчица не стала терпеть эти глупости, и ее нежность мгновенно сменилась немилостью и обрушилась на волчонка-задиру. На этот раз стальные челюсти сомкнулись у самого его хвоста, предупреждая о том, что он рискует его лишиться. Волчица — трепетный зверь. Она столь же терпелива в отношении своих несмышленых отпрысков, сколь безжалостна к врагу, посягнувшему на ее жизнь, семью или территорию. Величина опасности не имеет значения. Несмотря на природную осторожность, охотница будет биться до последнего вздоха, черпать энергию из света и тепла, если существует шанс спасти то, что ей дорого. Выдержал бы такую жизнь ее верный друг — охотничья лайка? Был ли он готов к волчьей преданности? Волчица все еще тосковала по нему, неся бремя воспитания общих щенков на себе, без стаи, без него… Волчата всё больше напоминали ей знакомые черты их отца. В результате смешения кровей получились невероятно красивые метисы, можно даже сказать, что они обладали губительной для