– Вы можете встать, господин Грессер? – спросил ­кто-то.

Он хотел ответить, закашлялся, выплевывая вместе с кровьюкрошево зубов. Потом сознание снова поблекло. Он чувствовал, что его тащат поземле, поднимают и несут. И только тогда внезапно понял, что случилось.Нахлынул страх, какого никогда не чувствовал, когда скрещивал шпагу на дуэлиили смотрел в черное дуло пистолета. Его передернуло как в судороге, сознаниеспасительно померкло.

На другой день город судачил, на чем будут драться Грессер иновичок. Грессер владел одинаково хорошо шпагой и саблей, метко стрелял изпистолета. О новичке знали только то, что он один сумел справиться с пятьюразбойниками. Очевидцы рассказывали со страхом и восторгом, каким образом онответил на оскорбление барона.

Все тогда ожидали, что подпоручик с достоинством поднимется,он не трус, знали. Затем снимет перчатку и швырнет к ногам Грессера, а то ипрямо в лицо. Может быть, даже отпустит ему хлесткую пощечину. Затем обаназовут своих секундантов и предоставят им выбор места дуэли и оружия.А затем где-то за городом, потому что дуэли официально запрещены,состоится встреча. А там уж либо дело ограничится извинениями, чтослучается чаще всего, либо легкой раной, ибо дерутся обычно до первой крови.

Но этот смуглый дьявол, доказывая, что под блестящиммундиром офицера находится дикий казак и сын казаков, попросту двинул барона взубы! И как двинул! Вышиб ему передние зубы, как и обещал, а белыми какжемчуг зубами Грессер гордился и всегда ослепительно улыбался, сломал челюсть ипревратил этим одним-единственным ударом всю нижнюю половину лица в кровавоемесиво. Это было не по-дворянски, так дерутся разве что простолюдины… но каждыйиз офицеров, осуждая поступок Засядько, втайне желал овладеть таким ударом. Даи не как простолюдин ударил, это говорилось со зла и зависти. Простолюдин неударит так умело и так быстро. Это был удар воина, который сразу убралпротивника со своего пути.

Прошла неделя, а о Грессере доходили лишь слухи, что он ужеподнимается с постели, врачи хлопочут над изуродованной челюстью, но рукибарона все еще трясутся, шпагу или пистолет он еще долго не сможет взять вруки. Александр пожал плечами, а когда кто-то при нем заметил, что дворяне такне поступают, заметил равнодушно:

– Хорошо. Пусть будет по-дворянски. Назовите вашихсекундантов, время, место и вид оружия.

Офицер побледнел, выдавил слабую улыбку:

– Да я что… Дорогой Александр, это была только шутка!Прости, ежели задел!

– Ничего, меня задеть трудно.

Его в самом деле задевало не многое. Ему приходилосьподсказывать, что его задели или пренебрегли, он был либо слишком равнодушен ксветским условностям, либо просто не знал их. Откуда в Запорожской Сечи знатьправила этикета высшего света? Правда, очень скоро в гарнизоне местные бретерыпоняли, что новичок постоять за себя может, а вида крови не боится.В первый день, когда только распа­ковал свои вещи, один из молодых идрачливых насел на новичка, пробовал на храбрость. Дуэль состоялась тут жев казарме, пока двое прапорщиков стояли на воротах, сторожили отначальника гарнизона. Новичок дважды легко обезоружил бузотера, а тот был одиниз трех лучших фехтовальщиков гарнизона, а когда тот, выведенный из себянасмешками и подбадриванием друзей, осыпал новичка грязной руганью, тотхладнокровно отрубил ему ухо.

На следующий день несчастный, скрываясь от позора, написалрапорт и отбыл из гарнизона, а для Засядько служба началась с гауптвахты.

На очередном балу в присутствии всей знати города былообъявлено о предстоящей помолвке дочери князя с подпоручиком АлександромЗасядько. Правда, подпортило известие о стычке с Грессером, молодой баронпользовался уважением и даже симпатией, несмотря на горячий нрав и готовностьидти на обострение отношений. Князь качал головой, княгиня жалела Грессера,даже Кэт мягко упрекнула:

– Саша… Обязательно ли было так?

Александр развел руками, он и сам чувствовал вину:

– Не знаю. Иначе была бы дуэль. А барон мог неостановиться при первой крови.

Ее плечики зябко передернулись:

– Наверное, вы правы. Вы могли его убить вовсе… Но как этоужасно, когда мужчины дерутся!

– Ужасно. Хуже того, они еще и воюют.

Она подняла на него прекрасные глаза:

– Когда вы уезжаете?

– Послезавтра. Я сразу же напишу, едва узнаю, куда менянаправляют и на какое время.

– Я люблю вас, Саша!

– Я люблю вас, Кэт.

Он коснулся ее губ, намереваясь это сделать легко, нознакомый жар охватил так внезапно, что голова закружилась, его пальцы сжали еехрупкие плечи, а ее губы недолго были тугими, как спелые вишни, расплавились,обожгли в ответ, он погрузился в сладкую агонию, вбирая ее сладость, ее запахи,ее нежность. Ее сердце стучало часто-часто, а грудь уже не вздымалась, прижатаяк его твердой груди так плотно, словно они уже стали единым существом.

Усилий, которые он предпринял, чтобы заставить себя оторватьсвои жаждущие губы от ее, горячих и обещающих, хватило бы своротить гору. Онавзглянула на него так, словно он обидел ее:

– Саша…

– Я люблю вас, Кэт. Я вернусь сразу же.Я вернусь ­быстро!

В ее больших голубых глазах блеснули слезы.

– Я буду ждать, Саша. Как я буду ждать!

Он сбежал по мраморной лестнице окрыленный и взволнованный.Серый мир вне дворца, где было все так радушно и радостно, встретил сухой пыльюна улице, мусором на тротуарах и руганью пьяных извозчиков, но Александр всееще видел чистое лицо Кэт, понимающие глаза князя, добрую улыбку княгини.

Ноги сами несли его, он почти не касался земли. Сейчас дажеГрессеру бы бросился на шею. Все-таки переборщил, надо бы с бароном как-топопробовать миром. Тот понял бы, что оскорблениями да дуэлями любимых женщин неполучают. Мы только предлагаем себя, а выбирают они…

Чей-то голос окликнул его. Он вскинул голову и увидел, чторядом уже некоторое время едет легкая карета с открытым верхом. На козлах сидитдюжий мужик в роскошной ливрее, на него косится изумленно и насмешливо.В карете ехали двое, покачиваясь на мягких сиденьях. Юноша с бледнымлицом, одетый изысканно, чуть постарше его самого, и грузный мужчина, похожийна переодетого медведя. Юноша приятно улыбался, а мужчина прорычал:

– Это невежливо, наконец! Я сейчас тебе переломаюкости!

Засядько виновато улыбнулся:

– Извините… Я задумался, не услышал вас сразу. Еще разизвините.

– Я орал! – сказал мужчина свирепо. – Чутькони не понесли! А вот там уличные торговцы разбежались в испуге!

– Еще раз извините, – повторил Засядько.

Карета остановилась, молодой человек наклонился, глядя влицо Засядько. У него было бледное, слегка утомленное лицо, пухлые губы ислегка покрасневшие глаза.