то и сегодня, – не знаю, как мы с отцом тогда и пережили. Ну мы-то что, а вот то, что мальчики так и не узнали многих радостей в жизни, вот что страшно, ни Георгий, ни Юрий, ни любви не узнали, ни счастья отцовства, н и-ч е-г о! Так рано их Господь к себе позвал, такие юные, честные, благородные, настоящие люди… – она вытерла уголком платка и без того слезящиеся глаза. – Меня муж всегда успокаивал, что Он всегда забирает так рано лучших. Да я мать, и меня это не успокаивало, – и не успокоило… – задумалась старушка.

Журова боялась нарушить воцарившееся молчание, как же шеф не предупредил её, что у Преображенской погибли оба сына, видно, о другом он и сам не знал.

– Вы уж извините меня, Ирина Петровна, – очнулась старушка, – я бывает, как задумаюсь про жизнь, про своих сыновей, да и забываю об окружающих.

– Ничего, Ксения Андреевна, – тронула Журова руку несчастной матери, подивившись её теплоте и малости. – А что ваш Георгий болел сильно? – тихо спросила девушка.

– Да, нет, он девушку соседскую защитить решил от насильников, они ж его и зарезали.

– Боже! – только и смогла проговорить молодая журналистка.

«Боже! – уже подумала она, – бедная мать, воспитавшая настоящих рыцарей! И сама осталась несчастной, одинокой на старости лет. Научила их думать о других, и не думать о себе, себялюбия в каждом из её сыновей мало было. Неужели это правильно, чтобы погибали такие прекрасные молодые люди, небось, насильники, если их, конечно, поймали, уже давно отсидели своё и вышли на свободу, и обзавелись детьми и семьями, а у этой никого-никого, только она и это множество книг… С т р а ш н о!!!».

– Пейте чаёк с повидлицем, – Преображенская пододвинула ей розетку, – не вы первая, хоть ничего мне и не сказали, но наверняка подумали, что, может, я ребят неправильно воспитала, и теперь вот одна прозябаю. А мы особо и не воспитывали, у отца вечно кипа тетрадей, да и у меня, разве чуть поменьше. Просто любили своих мальчишек, а особо разговоров о том, что такое «хорошо» или что такое «плохо» не заводили. Жили мы всегда небогато, но в книгах себе не отказывали, это ж не просто удовольствие, это же жизненная необходимость. И ребята книгочеями росли. Поначалу это были Дюма и Стивенсон, Жюль Верн и Беляев, а потом уже Достоевский и Толстой, Гоголь, Чехов, Гёте и Гейне, Стендаль и Диккенс, Хаксли и Олдридж… Скорее это книги, больше чем мы сами, дали им все эти представления о чести, о благородстве, о том, что добро всегда победит зло, о любви к ближнему, наконец…

Ксения Андреевна вышла проводить журналистку до остановки автобуса. Во дворе им встретилась крупная женщина с тазом, полным свежевыстиранного белья. Она приветствовала старушку.

– Добрый день, Ксения Андреевна!

– Здравствуй, Клавдюшка, почему Вова вчера не пришёл?

– Да подпростудился он немного, как выздоровеет, так и придёт.

Журналистка, ещё только увидав эту женщину, какая бы и с двумя мужиками управилась бы, сразу подумала: «И вот из-за этой женщины Георгий, сын Преображенской погиб!». Старушка только подтвердила её догадки.

– Это и есть Клавдия, из-за которой мой Гошенька и погиб! – тихо, будто губ не разжимая, произнесла она.

– Так она ж здоровая сама бабенция! – не выдержала девушка.

– Это она сейчас такая, троих детей родив, а тогда была как тростиночка, кажется, тронь и переломишь. Я с её старшим мальчиком по-английски занимаюсь, хороший, пытливый мальчуган. Да вот она его ко мне перестала пускать.

– Это почему же? – полюбопытствовала Журина, хотя женщина ей была отчего-то несимпатична.

– Да вот, кроме занятий по языку мальчик книжки стал у меня брать для чтения, так она ко мне из-за этого пришла со скандалом.

– Да вы что?! – девушка чуть не задохнулась от возмущения.

– Да, бросала книжки на пол, топала и кричала, чтоб я не смела мальчишке голову забивать разными глупостями, и до того договорилась, – Преображенская закрыла рукою лицо, – что Гоша мой сам виноват, что его зарезали. Что нечего было ему вмешиваться и спасать её. Она бы, – сказала она, – расслабилась бы и получила удовольствие… – у старухи снова затрусились плечи.

– Успокойтесь, Ксения Андреевна, мало ли что баба-дура скажет. Это она ж от злости, а может, не хочет, чтобы её сын к вам ходил, чтобы деньги не платить…

– Какие деньги, Ирина Петровна?! Я же с Вовой занималась бесплатно, к тому ж у мальчика к языкам способности, – уже как-то по-учительски, поспокойней промолвила Преображенская.

Всю ночь Журова не могла заснуть, всё ей чудились трое парней, пристающих к ней, и парень, которого никогда ей видеть не доводилось, заступившийся за неё и истекающий сейчас кровью. Просыпаясь, она понимала, что думает это она о нём, о Георгии Преображенском, погибшем защитнике женской чести.

Утром, созвонившись с Ксенией Андреевной, они договорились встретиться, чтобы ехать к Максиму Грищенко, тому самому, кого уже Юрий спас от смерти под колёсами. Поскольку телефона у Грищенко не было, и связаться с ним не представлялось возможности, то решили ехать наобум, вдруг в воскресный день застанут.

На автобусном вокзале у Центрального рынка Журова поначалу и не узнала старушку Преображенскую. Та в тёмном платочке была и вовсе неузнаваемой. Почти не разговаривая сорок минут в автобусе, они наконец вышли на одной из городских окраин.

– Вот и улица Лесная, – сказала Журова, сверяясь с городским планом. – Кстати, Ксения Андреевна, вы когда-нибудь видели Максима?

– Нет, не приходилось, родителей видела, приезжали они на похороны Юрочки, благодарили… – тихо ответствовала старушка, – да сколько уж десятилетий прошло, целая жизнь…

– Вот мы и пришли, Лесная 10, и фамилия на почтовом ящике эта, – сказала Журова, может быть, всё-таки, Ксения Андреевна, вы не пойдёте, даром я рассказала вам о том, что хочу разыскать Максима Грищенко.

– Нет, наоборот, Ирина Петровна, я хочу увидеть этого человека, того мальчика.

На звонок, калитку открыл небритый мужчина в спортивных брюках, майке и рваных комнатных тапках на босу ногу.

– Вам чего? – нахмурившись, исподлобья смотрел он.

– Нам нужен Грищенко Максим Гурьевич, – натянуто улыбнулась Журова, глядя ему почему-то не в глаза, а на застиранную майку, облегавшую пивной живот.

– Я Максим Грищенко, а вы кто?

– Я – корреспондент газеты «Компас» Журова Ирина Петровна, а это, – указала она на старушку, – Преображенская Ксения Андреевна, мать Юрия Преображенского.

– Чё-то ничё не понимаю, от меня вам что надо? – мужчина уже явно был раздражён, – чё надо? – ещё раз, уже громко повторил он.

– Я же вам сказала, – растерялась молодая журналистка, – это Ксения Андреевна Преображенская, мать