— Проводила? — спросила из-за своего стола Наталья.

— Проводила. И телефон дала Соломона Израилевича. Чтоб онпроконсультировался. А то что-то странное. Говорит, в глазах темнеет, и онпадает.

— Больной, может?

— Может, и больной.

— Жалко, — вдруг сказала Наталья. — Симпатичный, я еговидела несколько раз тут недалеко с очень красивой женщиной, прямо как собложки журнала.

С Анфисиной точки зрения, он был вовсе не симпатичный —наголо бритый, здоровый, ушастый, да еще с разорванной щекой!

Под окнами в сторону Садового кольца проползла чернаяиномарка представительского класса, и Анфиса почему-то твердо решила, что этомашина сэра Квентина, давеча заколовшего каледонца.

На крылечко поднимался программист Славик, из-за которогоутром было столько шума, и помахал Анфисе рукой.

Она помахала в ответ и прищурилась, потому что солнце вдругполоснуло прямо по зрачкам.

Одно из окон особнячка напротив было вымыто до блеска ксверкало на солнце.

Анфиса протерла глаза и посмотрела еще раз.

Ни разу за все время своей службы в аптеке она не видела вэтом особнячке вымытых окон!..

* * *

Машинка фыркнула, как будто мотнула башкой, переступилакопытцами и рванулась из-под светофора вперед. Анфиса взглянула в зеркалозаднего вида, улыбнулась оставшимся позади соперникам, перестроилась в левыйряд и прибавила скорость.

Она любила ездить быстро и никогда не отказывала себе в этомудовольствий. Бабушка Марфа Васильевна, которую она то и дело возила «в город»на старой машине — попить кофейку и прикупить новые туфли или брюки, — оцениввнучкину езду, купила ей новую.

— Я слишком стара, — заявила она безмятежно, — чтобы мне ещеза тебя волноваться, когда ты в этом корыте колупаешься! И что такое? Я что, неимею права подарить тебе машину?!

Анфиса даже не стала ломаться и делать вид, что ни за что непримет подарок.

Машинка — английская, добротная, похожая на картинку 30-хгодов — показалась ей верхом элегантности и лукавства. Несмотря наконсервативную и сдержанную внешность, она оказалась приемистой и быстроходной,и Анфисе доставляло прямо-таки чувственное удовольствие на ней ездить.

Даже приемник был соответствующий — как будто ламповый, сзеленой стрелкой за чуть мутноватым стеклом панели, с латунными ручками.. Потомоказалось, что его Марфа Васильевна заказывала отдельно, высмотрев по каталогу.

Вот какая у нее бабушка!

Анфиса притормозила и повернула направо.

Дорога шла сначала через поле — и тут ее Анфиса не оченьлюбила, а сразу за перелеском начинала любить очень сильно. Двухряднаяухоженная шоссейка ныряла сначала в рощицу, где были перепутаны березы и елки,потом сваливалась к речке, от которой весной и осенью по вечерам поднималсягустой белый туман, а потом выбегала в поля и холмы — до самого горизонта.Весной, когда снег сходил с вершин холмов, здесь было как-то особенно просторнои чисто и пахло талой водой, прошлогодней травой и землей, а островки темногоноздреватого снега еще лежали в низинах, проткнутые ломкими стрелами чернойтравы. Иногда Анфисе удавалось увидеть зайца. Зимой он был белый, а весной иосенью облезлый, серо-болотный, и Анфиса его очень жалела — небось холодно ему,и страшно, и нужно бежать, чтобы не пристрелили от нечего делать охотники,чтобы лисица не догнала. В этих местах всегда водились лисицы. Бабушка видела,и Юра видел, а Анфисе не довелось.

Она выключила приемник, распевавший про французскую любовьхриплым голосом Эдит Пиаф, и опустила стекло. Воздух был холодный и острый,колол глаза и легкие. Анфиса открыла рот и подышала немного — от холода сразузаломило зубы и лоб, зато все дурацкие мысли, разложенные было по полочкам иобдуманные со всех сторон, заледенели, покачались-покачались на своих полках,покатались и разбились вдребезги.

Она поехала помедленнее, подставив ветру лицо и мечтая, какона сейчас станет вкусно ужинать и расспрашивать бабушку о собаке Баскервилей,слушать ее истории, и поддакивать, и ахать, а потом ляжет спать — нигде иникогда она не спала так хорошо, как в бабушкиной усадьбе.

Дорога вернулась в лес, и здесь следовало еще раз повернутьнаправо. Поворот был не слишком приметный, и над ним висел новенький «кирпич» —въезд запрещен. Собственно, въезжать никто и не пытался, но бабушка оченьнастаивала на том, чтобы знак был, и Юра, поставив на ноги всю местнуюпоселковую администрацию, добыл его.

Анфиса очень веселилась такой бабушкиной настойчивости.

— Ты что? — спрашивала она. — Секретный объект?

— Ну и что? — воинственно вопрошала Марфа Васильевна. — Есливсякий захочет здесь поворачивать, что мы будем делать?

— Да никто не захочет, бабушка!

— А ты почем знаешь? И так с той стороны нам дачпонастроили! Еще не хватает, чтобы они здесь на своих машинах ездили!

«С той стороны» означало, что лет тридцать назад местныйдачный кооператив оттяпал себе значительный кусок леса и появились дачи — нетакие, как у Марфы Васильевны, а просто домики на участке. И Петр Мартынович,доставлявший бабушке столько хлопот своим «гуано», явился тогда же, бабушкаэтот кооператив терпеть не могла.

Ее бы воля, она бы всех повыгнала с участков, дома снесла,кое-где насадила бы яблонь и сирени, а остальное оставила под лесом. Владенияобнесла бы забором и принимала у себя лишь редких знакомых.

Тогда, тридцать лет назад, здесь была глухая глушь, ибабушкина усадьба еще не была усадьбой — просто большой и запущенный участок состарым домом, доставшимся Марфе Васильевне в наследство от деда. Послереволюции дом у него не отобрали и в пользование пионерам не передали — то липотому, что он стоял все-таки далековато и от Москвы, и от поселка Аксаково, толи потому, что в поссовете кто-то прошляпил, то ли еще почему-то.

Шоссейка сузилась, сошлась в однорядную, перелетела черезмостик над ручьем и уперлась в ворота.

Ворота были сказочные — каслинского литья и до небес. Анфисаулыбнулась. Эти ворота словно первый привет от бабушки. Просто так их было неоткрыть, нужно сначала совершить некий шаманский ритуал, и его всегда совершалЮра — из дома.

Если его не было на месте, то есть рядом с кнопкой, которойворота открывались, Анфиса простаивала под забором по полчаса. Бабушка нателефон отзывалась не всегда — все зависело от ее настроения или занятости, ане предупрежденный заранее Юра мог быть где угодно.

На этот раз, как только машинка приблизила к литым завиткамаристократическое английское рыльце, ворота стали медленно отворяться, и заними открылся парк, и желтыми веселыми огнями зажглась по краям подъезднаядорожка.