— У тебя разыгралось воображение.

— Если бы!

— Впрочем, так и должно быть. — Он улыбнулся иосторожно коснулся губами ссадины на руке Ольги. — У переводчиков сиспанского должно быть отменное воображение, ты не находишь?

Кажется, Марку удалось разрядить обстановку: Ольгаулыбнулась, чуть застенчиво, — именно эту улыбку он любил в своей женебольше всего.

— Ты чертовски хороша, — прошептал Марк. —Пойдем домой. И закажем чего-нибудь выпить. Кофе, да?

— И немного коньяку. — Ольга полностью оправилась,недавние страхи показались ей смешными, но оставаться здесь все равно нехотелось.

— Хорошо. Немного коньяку и немного любви. Если ты,конечно, не возражаешь.

— Как я могу возражать, милый?..

…До чего же она хороша.

Женщина, которую я ждал. Я ждал именно ее, и она приехала.

Теперь моя коллекция будет полной.

Мне не терпится увидеть выражение ужаса на этом личике. Ужастак идет молодым женщинам, он делает их губы неотразимо-готовыми к последнемупоцелую. Он заставляет блестеть глаза. Закованная в лед, она будет еще болеепрекрасна, чем в жизни. Нужно только выбрать подходящий момент, разлучить ее соспутниками: все должно выглядеть естественным. Она не должна бояться меня.Никто не должен бояться художника, хотя бы потому, что только художник способенподарить бессмертие.

Разве не об этом все мечтают ?

Она, наверное, тоже мечтает об этом.

Проклятая астигматичка не дает мне покоя. Она не можетсмириться с потерей своего драгоценного Кирилла. Иногда меня так и подмываетпоказать ей, во что он превратился. Может быть, ей понравится. Может быть, оназахочет остаться с ним. Это не входит в мои планы, но все же…

Она должна уехать. Почти слепые видят то, чего не могутразглядеть все остальные. Это беспокоит меня. Она бесполезная свидетельница, новсе же свидетельница. Это плохо. К тому же дурак Вася обнаружил то, чего недолжен был обнаружить.

И это тоже плохо. Две оплошности подряд — нужно быть осторожнее.Пока мне удалось справиться с ситуацией. Для этого достаточно быловоспользоваться его «Ундервудом». «Ундервуд» придумает новый финал его жизни. Анастоящий уже не будет никого интересовать. Когда я заговорил с ним, несчастныйВасилий даже не знал, чем закончится наш разговор. Настрочить столькодетективов и не знать, чем обычно заканчивается разговор с убийцей, —непростительная ошибка с его стороны.

А за ошибки всегда нужно платить.

Он был плохим писателем, но теперь уже никто не узнает обэтом. Я читал все его рукописи: даже я написал бы лучше.

Он плохой писатель, а я хороший скульптор. Мне даже не нужнони у кого искать подтверждение этому. А те, кто все-таки может подтвердить,давно мертвы. Если бы я мог знать, что они чувствуют, находясь подо льдом!..Если бы я мог знать, что чувствовал Кирилл, когда я подбривал его закостеневшиескулы этим пижонским «Жиллеттом» из его несессера. И аккуратно смачивал этимпижонским одеколоном «Кензо» его виски. Идея взять несессер, может быть, несамая лучшая. Но бороться с искушениями бесполезно, я понял это много лет назади теперь живу в полной гармонии с самим собой. Пропажу несессера никто не сталафишировать, здесь я оказался прав.

Я слишком хорошо знаю людей, которые здесь работают. Они мнедоверяют, некоторые даже считают меня хорошим парнем вообще и своим приятелем вчастности. Так и должно быть, я еще никого не разочаровал. Я не люблюразочаровывать.

Но сейчас лучше думать о женщине, которая приехала.

О моей женщине. Я сразу же понял, что это она: с нежнымпрофилем, с почти идеальной линией подбородка. Что еще нужно художнику?Приручить модель, только и всего. И в нужный момент отсечь лишнее: тех людей,которые ее окружают. Они будут так же стенать по поводу ее исчезновения, как ипроклятая астигматичка по поводу своего Кирилла. Но это уже ничего не изменит.

Никогда еще я не был так близок к успеху.

Никогда…

Впервые за последние два дня адская боль в поясницеотступила.

Она отступила как обычно: в час быка, в преддверии утра.

Боль уползла змеей в недра измордованного собачьей жизньюорганизма: там ее логово, там она будет поджидать самого неподходящего времени,чтобы опять наброситься и не отпускать.

Пал Палыч Звягинцев кряхтя поднялся с кровати и направился кстолу, уставленному пустыми бутылками из-под водки и пивными банками. Методичноперетряс их, сливая в немытый стакан последние капли. Набралось немного, дажеменьше четверти стакана. Но этого вполне хватит, чтобы помянуть недобрым словомрадикулит и достойно встретить новый день.

Звягинцев подошел к шифоньеру, раскрыл его и с опаскойзаглянул в утробу прибитого к дверце зеркала.

«Небритая опухшая рожа с двумя трясущимися подбородками,бульдожьи щеки, щетина, как у кабана, свиные глазки с навеки поселившейся в нихкраснотой — ничего не скажешь, скромный филиал зооуголка средней школы».

С трудом удержавшись, чтобы не плюнуть в собственнуюфизиономию, Звягинцев перевел взгляд на висящую на плечиках одежду. Ни в однуиз шмоток он уже не влезал, но расстаться с ними было невозможно: онинапоминали ему о совершенно другой жизни, в которой он не носил на своем горбулишних пятьдесят кэгэ; в этой жизни не было гор и такого ослепительно белогоснега: только благословенная бурая жижа под ногами.

Всю свою жизнь Пал Палыч прожил в Питере, на Васильевскомострове, под завязку набитом «новыми русскими» и бомжами. Каждый день онисправно ходил на работу в свое родное отделение милиции (угол Малого проспектаи Восьмой линии), исправно посещал по субботам баню, исправно пил там водку итак же исправно возвращался домой.

Жена уже поджидала его со скалкой и исправно охаживала еюПал Палыча. После этого кроткий Звягинцев отправлялся спать. К пятидесяти годамон дослужился всего лишь до капитана. Карьере помешало пьянство и некая леностьмысли, следствием чего были дела, которые в основном поручались Звягинцеву:семейный мордобой с нанесением тяжких телесных, коммунальные склоки, кражибелья и мелкое хулиганство.

Впрочем, сам Звягинцев был доволен ни шатко ни валкокатящейся службой: на ней можно было без всякого ущерба для здоровья дотянутьдо пенсии, а там…

Но все развалилось в один момент.

Погиб Володя.

Володя, его единственный сын, свет в окошке, отцовагордость. Студент университета, тайком от родителей пишущий смешные сказки длядетей. Этими сказками даже заинтересовалось одно питерское издательство. Онодаже выпустило тоненькую Володину книжку с уморительными картинками —«Колыбельная для ежика».