совсем не смущает ее жевать жвачку и выдувать розовые пузыри.

Хотя, может быть, в этом есть и моя вина. У меня ужасный вид, руки все разбиты, будто я только и делаю, что ввязываюсь в драки.

А еще я не взял ничего, кроме бутылки с Джеком Дениелсом.

Ну, вообще-то, мне посрать, что она могла подумать обо мне.

– Все.

Я хмуро наблюдаю за тем, как девица запаковывает бутылку в бумажный пакет и отсчитывает сдачу. Мне кажется, она копается слишком долго, и когда, наконец, передает мне бутылку, я резко хватаю ее, сгребаю сдачу и выхожу из магазинчика.

Кая молчит уже три дня. Меня замучили кошмары и мне нужно что-то, что поможет пережить еще одну бесконечную ночь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Где-то на середине бутылки я набираю ее номер.

Предполагалось, что алкоголь притупит мои эмоции и если повезет, я отключусь на несколько часов. Для этого, как оказалось, я выпил недостаточно, но в самый раз, чтобы проиграть борьбу с самим собой и позвонить ей.

Беспокойно хожу по комнате, пока идут гудки. В одной руке телефон, в другой – бутылка.

Я на взводе. Куда больше, чем когда был трезвым.

Мне кажется, что звучит не меньше миллиона гудков, пока она отвечает.

– Айден?

У нее тихий, чуть взволнованный голос. От его звука мне хочется застонать – а может, я и стону, черт знает.

Как я соскучился по ее голосу! По ней!

– Малыш! ― Я прикрываю глаза и просто несколько мгновений наслаждаюсь ею. Пусть даже когда она так далеко.

– Что случилось? Ты время видел? ― распинает она.

– Нет, не знаю даже, ― признаюсь я. Должно быть ночь или ранее утро.

За окном темно.

– Айден, ты пил? ― недоуменно спрашивает она.

Я смотрю на бутылку: осталось чуть меньше половины. Но я не стану лгать ей – пусть все узнает.

Я вздыхаю:

– Немного.

Кая молчит. Не находит слов, наверное. Она же никогда меня пьяным не видела. Или, технически, «не слышала».

Я пользуюсь тем, что она слушает.

– Детка, я скучаю. Мне плохо без тебя! Я тебя обидел – прости. Что мне сделать, чтобы ты простила? Что угодно, Кая! Только скажи!

Если бы мой язык немного не заплетался, это звучало бы лучше.

Я кричу и так сильно размахиваю бутылкой, что немного виски проливается мне на руку.

– Айден, давай поговорим, когда ты протрезвеешь. Сейчас не…

– Нет, блядь, мы больше не будем откладывать! ― с рыком отрываю я.

Внезапно на меня накатывает раздражение из-за того, как спокойно и уравновешенно звучит ее голос.

Как она может, когда у меня тут без нее крышу сносит?

Почему она такая безразличная?!

– Тебе надо остыть, чтобы мы могли разговаривать, ― утомленно произносит Кая.

– Нет, мне надо, чтобы ты была рядом! ― с горечью возражаю я. ― Ты хотела наказать меня? У тебя это получилось. Теперь, прошу тебя, возвращайся!

– Я уехала не для того, чтобы наказать тебя, Айден, ― шепчет она и ее голос дрожит.

Господи, ей не все равно! Это не так.

– Ты – единственный человек, которому я бы доверила себя без остатка. Если бы мне пришлось падать в пропасть с закрытыми глазами, я бы ни секунды не колебалась, зная, что ты стоишь внизу и поймаешь меня. Но ты не просто не поймал меня – ты сам столкнул меня в эту пропасть!

Я слышу, как из ее груди вырываются рыдания. Мне нужно быть там, рядом, чтобы обнять ее и утешить.

Во рту появляется тошнотворный вкус отчаянья.

– Пожалуйста, не плачь, ― задушенным хрипом умоляю я. ― Хорошая моя… Не надо.

Беспомощность убивает меня. Ноги не держат – я тяжело опускаюсь у стены и приваливаюсь к ней всем телом.

Мы оба молчим. Думаю, Кая плачет, хотя старается делать это очень тихо. Но она не повесила трубку, и это дает мне надежду.

– Мы с Николь расстались, ― внезапно начинаю говорить я. То, что я планировал сохранить втайне от Каи, считая, что к ней это отношения не имеет, теперь рвется наружу.

– Что? ― с растерянностью бормочет она, шмыгая носом.

– У нас все было плохо, в наш последний год. Мы постоянно ссорились. Однажды, после очередной крупной ссоры Николь собрала вещи и ушла от меня.

Кая молчит – на том конце линии полнейшая тишина, но я уверен, что она слушает меня.

– И я подумал, что это к лучшему. ― Я прикрываю глаза: очень больно признаваться в том, какой сволочью когда-то был. ― Мы стали чужими друг другу. Я больше не узнавал нас, тех, какими мы стали за годы, что были вместе. Я делал успешную карьеру, и в какой-то момент стал задумываться о том, что поторопился. Мне не хотелось… всего того, что было нужно Ник. Так что, когда она съехала, я вроде как почувствовал облегчение. После стольких лет я снова был свободен.

Меня мутит от этих воспоминаний. Тот эгоистичный ублюдок, каким тогда был, вызывает только отвращение. Часть меня боится, что этим признанием только оттолкну Каю. Но я должен быть честен.

– Я оставил все как есть и не пытался ее вернуть. Не скажу, что ее уход дался мне легко, но… проще, чем я мог ожидать.

«И точно не таким болезненным, как твой».

– С Ник мы увиделись вновь только через два месяца. Она пришла ко мне и сказала, что беременна. Когда уходила, еще не знала об этом.

Эта часть самая трудная. Я часто думаю о том, что происходило после ее новости.

Я не обрадовался. Скорее был раздосадован. Ребенок означал новые сложности. Он был неудобен. Не вписывался в мою жизнь. Мне было только двадцать пять – о каких детях могла идти речь?

Я спросил у Николь, что она планирует делать. Конечно, я не оставил бы ее один на один с этой проблемой, но конечное решение было за ней.

Когда она ответила, что будет рожать, я спросил: уверена ли она? Ребенок – огромная ответственность.

«К которой я не готов»,― подумал про себя.

Хотелось ли мне, чтобы она сделала аборт? Возможно. Это точно все бы упростило. Но для нее это был не вариант.

Через четыре месяца после того разговора Николь и наша дочка погибли. Возможно, это случилось, потому что я отказался от своего ребенка в тот день?

Эта мысль до сих пор съедает меня живьем. Когда я увидел первый снимок Элли, услышал ее сердцебиение, то устыдился своих малодушных мыслей. Я поверил, что со всем справлюсь – мы с