В его голосе, движениях, тоне и осанке не было ни следарастерянности или волнения, словно ничего и не произошло. Вот это – император,с уважением подумала Ольга. Настоящий. Он сейчас и не человек вовсе, агосударственная функция, не имеющая по определению чувств и эмоций, ровнымсчетом никаких…

Император уже невозмутимо смотрел в поле, на сближавшиесяколонны гвардейской пехоты. Свита замерла, хотя все же слышались едва уловимыеперешептывания. Павел Петрович отдал какие-то приказания подскочившим к немублестящим адъютантам, и они бросились в разные стороны, а один, высоченныйкапитан из лейб-улан, подойдя к Ольге, сказал так почтительно и церемонно,словно на ней красовались генеральские эполеты:

– Пожалуйте сюда, здесь вам будет удобно…

Она оказалась на правом фланге, рядом с раззолоченнымигенералами и статскими в придворных мундирах – те и другие украдкой косились нанее, не в силах побороть жгучего любопытства. Среди них вдруг мелькнулознакомое лицо – а в следующий миг, перехватив ее смятенный взгляд, камергерВязинский, во всем блеске шитья и орденов, с золотым ключом у бедра, улыбнулсядоброжелательно и широко, чуть поклонился. Но в глубине его глаз таилась такаялютая злоба, что Ольге показалось, будто вокруг трескучий мороз, когда звонколопаются промерзшие насквозь деревья и птицы замерзают на лету.

Не было никаких сомнений: в отличие от всех прочих, камергерпрекрасно знал, кто на самом деле перед ним. Все воодушевление и азартмоментально улетучились, на какой-то миг Ольга почувствовала себя маленькойиспуганной девочкой – глаза камергера излучали несказанную злобу, обещавшую в самомскором будущем немало неприятностей…

Она едва не шарахнулась в сторону, ощутив на локте чье-топрикосновение, но справилась с собой. Человек с располагающим лицом, вгенеральских эполетах, при внушающей уважение коллекции боевых орденов нагруди, вежливо, но непреклонно отвел ее на полдюжины шагов от блестящей свиты,оглянувшись, подумал секунду и отвел еще подальше. Сказал негромко:

– Простите, любезный корнет, что отвлекаю вас отзаслуженного триумфа, но служба мне выпала очень уж приземленная, не позволяющаяни медлить, ни маяться излишней деликатностью. Граф Бенкендорф АлександрХристофорович, будем знакомы… Я, изволите ли видеть…

– Я вас знаю, – сказала Ольга. – Мы,провинциалы, о вас наслышаны не меньше столичных жителей…

– Приятно знать, – сказал без улыбки главаТретьего отделения собственной его императорского величества канцелярии. –Но у меня нет времени на светскую беседу… Корнет, я слышал, как вы сказали:«Мне стало известно…» Вам известно что-нибудь еще? Подобные инциденты сплошь ирядом не замыкаются лишь на злодейском покушении, особенно когда кинжалоказывается в руках у персоны немаловажной…

– Ну разумеется, – сказала Ольга почтишепотом. – Ротмистр Темиров с частью своих лейб-гусар должен при удачномпокушении…

Она, стараясь говорить емко и сжато, пересказала все, чтослышала от ротмистра. И уж конечно, назвала самые важные фамилии. Она несмотрела в ту сторону, но и без того знала, что камергер не сводит с неевнимательного взгляда. Ситуация обостряется, а?

– Все это достаточно серьезно… и весьмаудивительно, – сказал Бенкендорф в раздумье. – Вы, корнет, выдвигаетеслишком тяжкие обвинения против людей заметных, незапятнанных…

– Вы спросили, что мне известно, и я добросовестнорассказал, – ответила Ольга.

– А как, простите, вам удалось…

– Меня тоже пытались вовлечь и не были особенносдержанны…

– Вот как? Что ж, случай нередкий…

Ольга никак не могла понять, как этот человек ко всемууслышанному относится, – а использовать умение ей почему-то показалосьнеуместным сейчас, в нескольких шагах от императора, как будто было в этомнекое нарушение этикета перед лицом высочайшей особы…

– В конце концов, в ваших руках Вистенгоф, целый иневредимый, – сказала она сухо. – А ротмистр Темиров совсем недалеко.Я не намерен учить вас вашему ремеслу, но оба сейчас в нешуточной растерянностии не скоро обретут способность увиливать и запираться… Займитесь ими.

– Вы совершенно правы, корнет, – серьезно, снекоторой задумчивостью сказал Бенкендорф. – В самом деле, Вистенгоф иТемиров…

Он раскланялся и пошел прочь от свиты, энергично ускоряяшаг, оглянулся, и к нему тут же бросились неизвестно откуда взявшиеся офицеры влазоревых мундирах отдельного корпуса жандармов. Что-то им на ходу говоря, графБенкендорф направился в ту сторону, где располагались лейб-гусары, и Ольга срадостью увидела, что к ним присоединяются все новые люди, в тех же мундирах ив статском, появились верховые жандармы. Как бы граф ни отнесся к тому, что отнее услышал, он начал действовать со всей энергией, а это уже кое-что…

Камергер со своими приятелями – люди сильные, подумалаОльга. Надо полагать, достаточно сильные, чтобы, заморочив стражу, бежать изтемницы, а то и вообще избегнуть ареста. Но не настолько все же они сильны,надо полагать, чтобы внушить всем окружающим, будто ничего и не было, будто нив чем предосудительном они не замешаны, а? Пережиток. Тени из темных углов.Значит, нынешнее свое положение они определенно потеряют, что, в свою очередь,сузит их чисто житейские возможности: есть некоторая разница между всесильнымкамергером и беглецом, за которым охотятся. Тут уж вовсе не имеет значения,какими возможностями ты обладаешь… Может, все как-то и наладится?

Но в любом случае ей здесь больше делать нечего.

Проделав несколько замысловатых жестов пальцами опущенныхрук – чтобы никто не заметил ее исчезновения, – Ольга бочком-бочком сталаотодвигаться в сторонку, пятиться к тому месту, где меж рощицей и коноводамицарской свиты тянулось широкое безлюдное поле.

Бедуин очень скоро появился на ее призыв – и Ольга, вскочивв седло, двинулась прочь, сначала шагом, потом рысью и, наконец, размашистымгалопом. Оставаться здесь далее ей было совершенно незачем: император осталсяжив, а следовательно, заговор сорван. Как энергично суетилась свитаБенкендорфа… Что до нее, то общение с императором таило для Ольги большесложностей, нежели выгод. К тому же у нее не было ни малейшего желания блистатьв почетной роли «спасителя императора» – без всякого расчета на наградустаралась…

В общем, поскольку корнет Белавинского гусарского полка ОлегЯрчевский – фигура насквозь вымышленная, баснословная, можно сказать, емуследует побыстрее погрузиться в совершеннейшее небытие.

В душе мешались гордость собой и озабоченность. Взглядкамергера не сулил ничего, кроме серьезных жизненных сложностей, и к нимследовало подготовиться заранее, не полагаясь исключительно на хватку графаБенкендорфа. Есть вещи, которых граф не принимает в расчет, поскольку вовсе оних не осведомлен…

– Волков бояться – в лес не ходить, – сказала онасебе под нос ободряюще и пришпорила коня.