Страха не было, а вот любопытство разгоралось: всепроисходящее выглядело по меньшей мере странно. Почему граф нанес визит именнотаким образом?

– И, должно быть, достаточно веские причины… –Бенкендорф помолчал, потом произнес тем же бесстрастным светским тоном: – Еслибы вы только знали, милейший корнет, как меня подмывает вас арестовать…

– За что же?

– Хотя бы за самозванство.

– Простите?

– Ну, полноте, что вы, как дитя малое, – сказалграф не без укоризны. – Существует отлаженный механизм и бумажнаяотчетность… Первое, что я сделал после вашего исчезновения, – поднялбумаги Главного штаба. В списках Белавинского гусарского полка корнет Ярчевскийне значится. И нет никакой надежды, что нерадивый писарь перепутал вашу фамилию– фамилии корнетов полка ничуть не похожи на вашу, так что об ошибке речь неидет. Имеется в Белавинском, правда, Гурчевский, но от роду ему тридцать пятьлет, звание он носит поручика и должность занимает полкового квартирмейстера,так что это заведомо не вы… Вот, кстати, корнет! Я что-то запамятовал фамилиюкомандира Белавинского гусарского. Не назовете ли? А фамилию вашегоэскадронного командира?

На какое-то время воцарилось тягостное молчание.

– Вот то-то, – сказал граф будничным тоном. –Могло, конечно, случиться так, что вас приняли в полк уже после отправкисоответствующей отчетности и вас просто-напросто нет в старых списках. Нопоскольку вы не знаете даже имен «ваших» командиров, от этого предположения,думается, придется отказаться. Не так ли?

Ольга молчала. Никаких толковых отговорок у нее для такойситуации заготовлено не было, а врать наспех, путаясь и запинаясь, было быунизительно.

– Итак, корнет, вы, простите, самозванец, – сказалБенкендорф удрученно. – Правда, в полицейских бумагах среди лиц,разыскиваемых за серьезные прегрешения, вы не значитесь – но кто вас знает,вдруг вы нагрешили где-то в других местах, а здесь, в Петербурге, ничего и неуспели натворить противозаконного. Вот если бы была возможность в кратчайшиесроки изучить розыскные бумаги всей империи… Но подобное лежит в области самыхбезудержных фантазий… – граф отставил бокал, наклонился вперед. –Знаете, чего я не могу понять, корнет? Отчего вы так вызывающе, возмутительноспокойны? А вы совершенно спокойны, это видно, в вас нет и тени беспокойства,тревоги, не говоря уж о страхе. Так ведет себя человек, невероятно уверенный всебе. Но ведь ваше положение, согласитесь, не из лучших. И тем не менее вынеобычно спокойны… Ну ладно, предположим, в соседней комнате у вас спрятанысообщники, которые меня зарежут во мгновенье ока и помогут вам бежать… Но вы жене могли не видеть из окна, что на улице остался мой сопровождающий офицер?Ловкий малый, вооруженный, готовый к любым неожиданностям… Почему вы такспокойны?

Ольга усмехнулась:

– Я не совершил ничего противозаконного и потому невижу причин тревожиться…

– А самозваное присвоение мундира и чина?

– Ну, если бы не самозваное присвоение, то, быть может,сегодня днем на маневрах все сложилось бы гораздо трагичнее…

– Вынужден признать вашу правоту, – граф досадливопоморщился. – Тут вам не возразишь… Знаете что, милейший корнет? Словочести, я ни минуты не поколебался бы вас все же арестовать, даже несмотря наваш героический ореол спасителя императора… будь вы хоть чуточку менеезагадочны. Как видите, я с вами предельно откровенен. Все происходящее слишкомстранно и нелогично… Вас, строго говоря, не существует, вы – призрак, фантом…но тем не менее исключительно благодаря вашим трудам император остался цел иневредим. После чего вы скрылись. И то, и другое категорически не укладываетсяв логику поведения авантюриста, вообще человека, имеющего корыстные побуждения.Любому ясно, на сколь обильный водопад благ может рассчитывать спасительимператора. Государь умеет быть благодарным и, безусловно, готов осыпать васмилостями… И тем не менее вы скрылись.

– А если мне ничего не нужно?

– Вот это-то и удивляет. Государя в том числе. Всем,решительно всем от него что-нибудь нужно…

– И вам тоже?

– Конечно, – сказал граф без запинки. – Яведь тоже живой человек и, если ничего настырно не выпрашиваю все же кое о чеммечтаю… Все мы люди… Так вот, я в растерянности. Не представляю, что с вамиделать. Хорошо бы, конечно, силком увести вас и представить императору помимовашего желания, но это лишь усложнит ситуацию…

– Почему?

– Я вам выдам государственную тайну, – сказалграф, понизив голос. – В случае чего ваше положение уже настолькоотягощено, что я готов рискнуть… Мы ни на шаг не продвинулись в расследованиизаговора. Потому что названный вами Темиров был вскорости обнаружен в штабнойпалатке, где он, судя по внешним признакам, совершил самоубийство с помощьюкинжала, вонзив его себе в сердце…

– Вы верите в самоубийство?

– Да какая разница, во что я верю! – в сердцахбросил Бенкендорф. – Коли у меня нет сведений, противоречивших гипотезесамоубийства…

– А Вистенгоф? – вырвалось у Ольги.

– Вистенгоф? Вистенгоф еще до наступления темнотыухитрился покончить с собой в надежнейшем «секретном каземате» Петропавловскойкрепости. Никто и подумать не мог, что он окажется способным смастерить петлюиз разорванного белья и содранных с мундира шнуров, да еще удавиться в лежачемположении, привязав петлю к ножке стола… Да вдобавок часовой, поставленныйименно на подобный случай следить за заключенным неотступно… – графдосадливо сморщился, словно лимон раскусил. – Часовой пытается оправдыватьсвою несомненную нерадивость и упущение фантастическими россказнями, в которыени один серьезный современный человек не поверит…

– Что за россказни? – жадно спросила Ольга.

– Вздор, совершеннейшие вымыслы, не будем обэтом, – решительно сказал Бенкендорф. – Есть дела поважнее… Теперь выпонимаете? Допустив – исключительно допустив! – что вы не облыжнооклеветали по каким-то своим побуждениям известных особ, я тем не менее не всостоянии ничего предпринять. У меня нет ровным счетом ничего, кроме вашегослова. А это, согласитесь, чересчур зыбкий фундамент. Допустим – опять-такитолько допустим! – что вы говорите правду. Я сведу вас с Вязинским или темже Кестелем… и они расхохочутся вам в лицо, не правда ли? У вас есть надежныеулики?

– Нет, – призналась Ольга. – Но я слышал всеих разговоры, я могу изложить их планы во всех деталях…

– Доказательства, доказательства, – воскликнулграф, морщась как от зубной боли. – Улики! Где они? У нас, простите, недикая Персия, где рубят головы попросту. В Российской империи существуют законыи судопроизводство. Прикажете предъявить в виде улики вас? Пусть и спасителяимператора, но особу крайне, простите, мутную? Самозванца непонятногопроисхождения? Вы сами-то готовы предстать перед…

– Нет, – сказала Ольга.