– Для тебя это не играет никакой роли, – отрезалБестужев. – До двух я уже досчитал, помнится? Остается…

– Подождите! Положение у меня было безвыходное…

– Как всегда в таких случаях, а? – хмыкнул Бестужев,видя, что добился своего. – Итак?

– Сударь, вам, наверное, не понять, что значит для насземлячество…

– Италия? – спросил Бестужев.

– О да, сударь, вы так проницательны… Калабрия… Изволите ливидеть, для нас считается прямо-таки делом чести помочь земляку на чужбине… Ктому же… Вы, наверное, не знаете, но есть такие общества… тайные общества…только безумец может им отказать в услуге… Все так сплелось… Я столько летдобивался нынешнего положения, у меня семья, четверо детей…

– Считай, что я умилился, – отрезал Бестужев. –Ну? Как это все было?

– Я и сам видел, что господин из пятьсот семнадцатой каюты –итальянец, но мое положение не позволяло приставать к нему с расспросами, да изачем? Он сам ко мне обратился, когда я убирал каюту… вошел неожиданно испросил, слышал ли я о «О черном когте»… Как будто можно быть уроженцем Калабриии не слышать… Эти господа занимаются большой политикой, но они еще и… в общем,добывают деньги разными путями… Для них переступить через труп все равно, чтодругим через порог, это страшные люди…

Это название ничего Бестужеву не говорило, но он никогда ине занимался вплотную итальянскими подпольщиками. Знал лишь ровно столько,сколько необходимо знать человеку его профессии, отправившемуся поработать вЕвропу: как и во многих других странах, итальянцы создали кучу тайныхорганизаций, где политика и разбой порой переплетаются самым причудливымобразом…

– Это страшный человек, он подробно обрисовал мне всепечальные последствия, если…

– Вот это меня не интересует, – сказал Бестужев. –Опиши-ка мне его быстренько…

Он внимательно слушал, задав несколько уточняющих вопросов.Загадочный итальянец, насколько можно судить, ничуть не походил ни на Чарли, нина Сида – по описанию, это несомненно был «синьор из общества», как выразилсясобеседник – а те двое чересчур простоваты, да и выглядят совершенно иначе. Таки остается непонятным, являются ли итальянец и Лоренс одним и тем же субъектом,или это два разных человека – Бестужев видел только холеные руки незваногогостя и слышал голос, а это немногим помогает в опознании…

– Представьте себе мое положение… – нудил стюард. – Содной стороны – нешуточная угроза для жизни, с другой – некоторая денежнаясумма, для человека моего положения… Тот, второй, потом дал мне денег…

– Второй?

– Да, когда мы, так сказать, договорились… Этот синьор отвелменя в другую каюту, на этой же палубе… Там был другой господин, не такойстрашный, скорее уж обаятельный…

– Он очень вежливый и обходительный, – сказал Бестужевутвердительно. – У него вкрадчивый, бархатный голос, сделавший бы честьмиланскому оперному баритону… У него холеные руки, никогда не знавшие чернойработы, и здесь, – он коснулся своего правого мизинца, – кольцо сбольшим брильянтом?

– О да… Прекрасный, настоящий камень… И голос,обходительность, тут вы в самую точку… Мне показалось, что он тут и есть самыйглавный… мой земляк относился к нему с несомненным почтением…

– Дальше.

– Я должен был перед рассветом провести на эту палубу двухгоспод с палубы Д, из каюты второго класса… Мне следовало тихонечко отперетьдверь своим ключом, подождать, пока все закончат беседу… Я так и сделал…

Еще и итальянец, подумал Бестужев. Следовательно, Лоренс несоврал – у них и в самом деле есть еще и четвертый, а может, и другие, помимоэтих… Следует учесть… За Бестужевым наверняка таскается шпик, совершенно емунезнакомый, ничем не отличающийся по внешнему виду и манерам от прочихпассажиров первого класса. Наниматели Лоренса не жалеют денег, не стоят зарасходами…

– Сударь, поймите мое положение…

– Довольно, – сказал Бестужев. – Закройиллюминатор, скотина. Купание пока что отменяется. Но если ты пискнешь хотьслово этим… господам… Купаться все же придется. Либо я тебя отправлю внизголовой в воду, либо они. Ты ведь уже понял, что впутался в игры, где за бортотправляют не задумываясь?

– Пресвятая Дева, ну зачем это бедному человеку? Который нестарается лезть в чужие дела, а хочет лишь тихо и незаметно зарабатывать нажизнь… У меня четверо детей, сударь, вы себе и не представляете, какие эторасходы…

– Уж не собираешься ли ты, братец, и у меня выклянчитьденьжонок? – с любопытством спросил Бестужев. – Похоже, так иобстоит, вон как у тебя на роже хитрость заиграла… Вынужден разочаровать: от меняты денег не дождешься. Во-первых, я злопамятен, а во-вторых, я тебе только чтоподарил жизнь, а это ценнее всех сокровищ мира… Пшел вон! И держи язык зазубами, если не хочешь поплавать в холодном океане совершенно самостоятельно,без корабля… Брысь!

Когда стюард ни жив ни мертв улетучился из каюты, Бестужев вней тоже не задержался – вышел, запер дверь и направился на шлюпочную палубу.Ведомый исключительно отвращением к безделью – у него пока что не оставалосьдругого выхода, кроме как кружить по всем помещениям и местам, где бываютпассажиры первого класса, в надежде, что чудо все-таки произойдет…

На глаза ему почти сразу же попался ряженый «полковник» сперезрелой английской мисс знатного рода, коварно умыкнутой из фамильногогнездышка. «Полковник» раскланялся с Бестужевым крайне доброжелательно, как состарым знакомым. Надо отдать прохвосту должное, он был по-настоящему импозантени производил впечатление на несведущих – а вот его спутница, наоборот, являласобою смесь, казалось бы, несочетаемого – застенчивости и вызова, эти чувствасменяли друг друга с поразительной быстротой, и это было комично, невзирая наситуацию, в коей Бестужев оказался. Ага, а вот и странный молодой человек, накого-то похожий, он обретался поблизости, следуя за «полковником» и его дамойстоль же неуклюже…

Бестужев рассеянно глядел вслед парочке – бедной даме,которую, пожалуй, следовало пожалеть, и прохвосту, никакого сожалениянедостойному.

И тут его форменным образом озарило.

Пришедшая в голову идея была, по меркам Российской империи,столь беззастенчивой, наглой, побивающей все приличия, что в первый моментБестужева в холод так и бросило, и он мысленно возопил себе самому: «Ну это ужчересчур!!!» Однако, чем более эта шальная идея умащивалась во взбудораженноммозгу…

Это даже не авантюра, это что-то не в пример более дерзкое,не имеющее аналогий в истории российского политического сыска – да, пожалуйчто, и в долгой практике соответствующих контор других держав. Дерзостьнемыслимая, нетрудно представить, как отвисали бы челюсти у егонепосредственного начальства, как вылезали бы из орбит глаза, как багровели быфизиономии в преддверии оглушительного рыка: «Вы что, с ума сошли, мальчишка? Всмирительную рубашку! В отставку без пенсии! В Сибирь по Владимирке!»