Да, несомненно, многие из начальствующих особ именно так иотреагировали бы, попроси у них Бестужев согласия на столь дерзкую акцию. Ноначальства здесь нет, и, если провести все тонко, оно и не узнает никогда,какими методами была достигнута победа. Не судят победителей, согласнопословице… Ну, или по крайней мере не копаются вдумчиво в деталях. На фоненесомненного триумфа детали уже кажутся ненужными, не о всех нужно упоминать вотчетах…

Чем больше он размышлял, тем сильнее укреплялся во мнении,что шансы у него есть, и нешуточные. Обострившийся от тоскливой безнадежностиум подсунул именно то, что могло увенчаться успехом. Это он и искал: ложь стольграндиозную и беззастенчивую, что она способна сойти за правду и в глазахвесьма неглупых людей. С одной стороны – безумная авантюра, почерпнутая изроманов Люди и Поль де Кока, а также сонмища их гораздо более бездарныхподражателей. С другой же… Во всем этом, что ни говори, наличествовалажизненная правда. Другого выхода все равно нет…

Он более не колебался.

Не позже чем через четверть часа Бестужев самым энергичнымшагом двигался к ходовому мостику, запретному для пассажиров независимо отположения на судне. Он запретил себе раздумывать, колебаться, взвешивать все«за» и «против» – чтобы не потерять должный кураж.

Как и следовало ожидать, наперерез ему выдвинулся матрос вбезукоризненной форменке, заступил дорогу, вежливо, но непреклонно протарахтелчто-то на английском наречии. Бестужев, не замедляя уверенного шага, ухом неповедя, глазом не моргнув, небрежно отстранил его с пути с видом особыкоролевской крови, законно считающей себя вправе пребывать, где тольковздумается. Направился к первой попавшейся двери – нельзя было терять кураж,никак нельзя… Сейчас он нисколько не маскировался под штатского, наоборот, безтруда заставил тело вспомнить прежнее и двигался чеканным офицерским шагом,твердой поступью, одной рукой словно бы придерживая саблю у бедра, а другойотмахивая, не парадный отбивал, конечно, это было бы нелепо и смешно, однакобыло в его фигуре нечто такое, отчего матрос стушевался, дорогу заступить болеене пробовал, тащился следом, ворча что-то, возмущенно-унылое…

Дверь распахнулась, и навстречу вышел несомненный судовойофицер: фуражка с белым верхом, эмблемой и золочеными листьями на козырьке,золотые полоски на рукавах черной тужурки, сверкающие пуговицы… Уверенности внем имелось гораздо больше: пусть и определив беглым взглядом, что имеет дело счеловеком из общества, а значит, обитателем привилегированной палубы, он тем неменее словно бы небрежно оказался на пути так, что обойти его не было никакойвозможности. Вежливо, твердо произнес фразу на английском.

– Простите, сэр, не понимаю, – остановившись, ответилБестужев по-французски.

Моряк без тени замешательства перешел на приличныйфранцузский:

– Тысяча извинений, сударь, но согласно строгим морскимрегламентам пассажирам запрещено здесь находиться. Думаю, вам будет лучше…

Бестужев бесцеремонно перебил:

– Тысяча извинений, месье, но у меня неотложное дело ккапитану. Волей-неволей приходится идти на нарушение регламентов…

Матрос торчал за его спиной, шумно сопя. «Ничего, –подумал Бестужев, – тут все-таки цивилизованная Европа, за шиворот несгребут и в тычки не выпроводят…»

Офицер после секундного раздумья произнес:

– Быть может, вы будете так любезны изложить ваше дело мне?Я передам капитану и сообщу вам о…

Бестужев вновь его прервал, столь же напористо:

– Простите, но ваше служебное положение, молодой человек(офицер был немногим старше Бестужева), как это ни прискорбно, пока что непозволяет вам быть посвященным в такие секреты… Я должен говорить с капитаном.

Офицер смотрел на него пытливо, с явственным колебанием.Уверенный тон и напористость – великое дело… Бестужев стоял с гордым,осанистым, превосходительным видом, ему не раз приходилось наблюдать, как иныеособенно спесивые генералы взирают на мелочь пузатую вроде армейских поручиковиз захолустных гарнизонов. Примерно такое выражение лица он и копировалстарательно.

С ноткой неуверенности (и словно бы смешинкой в глазах,определенно!) офицер спросил:

– Надеюсь, ваше дело не касается мистических пророчеств осудьбе нашего судна?

Ирония, точно, угадывалась. Бестужев крепко выругался просебя: походило на то, что баварский профессор из университета с непроизносимымназванием оказался настырным и успел здесь побывать, иначе такую реплику необъяснить…

Он поднял брови и прибавил высокомерия в голосе:

– Простите? Меня в данный момент не интересуют ни мистика,ни ваше судно. У меня другие заботы. Немедленно передайте капитану, что с нимпо неотложному политическому делу хочет побеседовать майор российской императорскойгвардии.

И офицер дрогнул! Вновь окинув Бестужева пытливым взглядом,он сделал такое движение, словно собирался пожать плечами, но в последний мигвоспитанность удержала его от столь вульгарного жеста.

– Соблаговолите подождать немного, месье, – сказал он искрылся за дверью.

Вернувшись довольно быстро, он произнес нейтральным тоном.

– Капитан вас просит.

И вежливо распахнул перед Бестужевым высокую дверь. ОднакоБестужев заметил краем глаза, что офицер послал матросу выразительный взгляд, итот остался на месте в недвусмысленной позе легавой собаки, готовой занятьсядичью. Вполне возможно, что визит сюда профессора оказался достаточно бурным изаставил принять меры предосторожности…

Скудные познания Бестужева в морском деле не позволили емусделать вывод о точном названии помещения с тремя столами, где были аккуратнорасстелены карты – да в этом и не было смысла. Он вошел, остановился у стола,из-за которого навстречу ему поднялся плотный широкоплечий человек с совершенноседыми волосами и бородой, лихо щелкнул каблуками и поклонился короткимофицерским поклоном:

– Позвольте представиться: Бестужев, майор российскойимператорской гвардии…

– Капитан Эдвард Смит, – слегка поклонившись, приятнымголосом произнес моряк. – Садитесь, прошу вас.

Бестужев уселся, честно и открыто глядя на первого послеБога человека на судне. Несмотря на тихий благожелательный голос иблагообразную внешность, этот импозантный старик, вне всякого сомнения, мог принеобходимости рявкнуть так, что у любого разгильдяя затряслись бы поджилки.Морские капитаны, насколько можно судить, ничуть не похожи на прекраснодушных,вялых душою интеллигентов. Бестужев припомнил все, что читал о капитане«Титаника» в шербурских газетах: самый высокооплачиваемый капитан британскоготоргового флота, тактичен, обладает нешуточным чувством юмора, тридцать двагода служит в компании, у всех команд, над которыми начальствовал, пользовалсялюбовью, уважением и доверием… Это плавание – его последний рейс, как писали –своего рода триумфальный уход с подмостков в роли капитана самого большогопассажирского судна в мире… Не повышая голоса и не выходя из себя, умеетподдерживать железную дисциплину…