Мужчина молчит, не реагируя на последнее высказывание девушки, ее дыхание замедляется и, она засыпает. Самаэль возвращается глазами к постели, разглядывая силуэт под одеялом. Сегодня он не стал покидать ее, решив, что не выдержит снова того взгляда, который был у нее, когда то мерзкое существо забралось в комнату. Он не готов видеть, как вновь погибает душа в светлых глазах.

Ночь тянется, как теплая карамель. Свечи успевают догореть, и воин заменяет их на новые, ставя подсвечник рядом с кроватью смертной, задержавшись на миг возле постели.

Саше опять снится нечто плохое: она всхлипывает, лицо искажается от болезненных видений, слезы скатывается из-под закрытых век, теряясь в темных, разметавшихся по подушке волосах. Самаэль наблюдает за мучениями девчонки, не зная, чего ему хочется больше: позволить ей страдать дальше, чтобы она поняла, как ее присутствие влияет на окружающих, или помочь. Грубые пальцы касаются показавшейся из-под одеяла руки. Воин оплетает запястье Куприяновой, лишний раз убеждаясь, как она слаба и как слабы все люди на Земле.

Девушка затихает. В ее подсознании включается огромный прожектор, и его свет прогоняет прочь тьму и все, что поджидает девушку в ней. Саша тянется вперед к этому свету, пытается обхватить его руками, но он удаляется все дальше и дальше, пока совсем не пропадает. Но даже после этого в душе Куприяновой остается приятное тепло, согревающее на протяжении всей оставшейся ночи и дающее передышку перед следующей ночью, когда кошмары вновь вернутся.

Самаэль усаживается обратно в кресло в углу. За окном не рассвело, но он чувствует приближение утра. В коридоре слышатся шаги, мужчина старается не отвлекаться на них. Все его естество противится пребыванию в этом доме. Он не в состоянии нормально смотреть на порождения некроманта: они должны умереть, освободить мир от своего чудовищного присутствия. Но не воину решать подобное. Он думает о том, что сказала бы королева, окажись она в этом месте, и как долго бы она раздумывала, прежде чем дать приказ уничтожить всех. Самаэль надеется, что после он сможет сравнять этот дом с землей, погребя под его останками каждого, кто не рожден по воле Бога.

***

Ночь оставляет после себя металлический привкус во рту. Провожу языком по внутренней стороне щеки, находя несколько новых ран, нанесенных зубами. Наверняка снова закусывала своей плотью. Сажусь на постели, осматриваюсь: Самаэль сидит в углу.

— Доброе утро, — выходит тихо — горло сорвано. — Я опять не давала тебе спать своими криками?

Он не отвечает. Мы здесь четвертый день, и каждый раз утром я просыпаюсь с больным горлом. Мужчина никак не комментирует мои кошмары, оставляя мне возможность самой с ними разбираться. И сегодня, кажется, получилось. Я отчетливо помню, как удалось справиться со страхом с помощью света, появившегося непонятно откуда. Наверное, мозг решил помочь мне, ведь эти ужасы плохо сказываются не только на моем самочувствии, но и на его работе.

Откинув в сторону одеяло, тянусь к платью на стуле. Собственная нагота не смущает, все равно Самаэль отвернется, и не потому, что джентльмен, а потому, что ему противно человеческое существо вроде меня. Платье в этот раз зеленого цвета, чуть шире, чем предыдущие. Я бы могла ходить в одном и том же, ведь прошло мало времени, но Дворецкий считает по-другому. Третью ночь подряд, перед сном, он приносит мне новое одеяние, доставшееся от покойной жены Манна. Мне почти удается не забиваться в угол при виде монстра.

Умывшись в ванной, возвращаюсь в комнату, устраиваюсь на втором кресле — напротив Самаэля — и тут же раздается стук в дверь.

— Войдите, — голос более не дрожит, и тон получается покровительственно-приказным.

Дворецкий распахивает дверь и проходит внутрь спальни, чуть прихрамывая, так как одна его нога короче другой. Он вообще очень несимметричный по сравнению с Мадлен. Словно некромант не захотел просто оживить его, а решил поиграть, но не очень-то и заморачивался по поводу того, как это создание потом будет выглядеть. Его руки также отличаются друг от друга: одна тонкая, как у недоразвитого подростка, а вторая мощная, как у человека, всю жизнь таскавшего тяжести.

— Доброе утро, — он говорит, а я отвожу глаза, все еще не в силах смотреть на то, как двигается половина рта на двуликом лице.

— Доброе, — при всем желании не вступать в переговоры с созданиями дома, я не могу не ответить Дворецкому. Если закрыть глаза, то можно представить, что рядом с тобой стоит обычный человек.

— Сегодня вам испекли блинчики, — он ставит передо мной переносной столик и опускает на него поднос.

— Откуда у вас ингредиенты?

Эти существа, как и дом, полны загадок. На первое утро в этом месте, Дворецкий принес мне настоящую зубную щетку, пасту и шампунь с запахом мяты. Я тогда решила на этом не зацикливаться, все еще пребывая в шоке от встречи с половинчатым монстром один на один в темной комнате. А сегодня вдруг блинчики со свежими ягодами и клубничным сиропом, если нос мне не врал.

— У вас тут неподалеку супермаркет, а в нем скидка для всех монстров Манна?

Единственная бровь Дворецкого спускается к переносице. Он не любит, когда их называют монстрами. Я бы извинилась, оскорбив подобными словами человека, но ведь это, и правда, монстр, пусть он даже не признает этого.

— Все хотят угодить наследнику хозяина, — отвечает он, чуть погодя, глядя прямо в лицо, лишая при этом аппетита. — Город находится далеко, но он все же есть, и дойти до него возможно.

— Вы выходите в город? — представляю, как продавец в магазине пробивает товар существам, размышляя, как это они умудрились так загримироваться.

— Все хотят угодить наследнику, — повторяет Дворецкий лишая меня объяснений. — Вы довольны?

Рассматриваю поднос и тарелки на нем. На блюдце с чашкой для чая притаилась небольшая шоколадка, видимо, тоже из города. Вид этой крохотной сладости вызвал невольную улыбку.

— Спасибо, — Я впервые его благодарю и впервые вижу, как уголок его губ также приподнимается, отвечая улыбкой на улыбку.

Дворецкий уходит, и я могу приступить к завтраку. Сегодня мой желудок не противится еде, в отличие от предыдущих дней, когда отторгал каждый кусочек, как только мозг описывал, кто и из чего мог приготовить пищу.

— Еще один бессмысленный день? — накалываю на вилку малину и отправляю в рот, глядя на Самаэля. — Может, в этом доме завалялась какая-нибудь настольная игра, давай попросим ее принести, убьем время до того, как ты получишь новый приказ в отношении меня.

Воин не реагирует. После той злосчастной ночи, когда я чуть не умерла от разрыва сердца, в нашем общении ничего не изменилось. Мужчина продолжает отмалчиваться, отвечая лишь в самых крайних случаях, и выглядит при этом так, словно делает мне огромное одолжение. Будь возможность как-то отвлечься, поведение вынужденного соседа меня бы не беспокоило, но здесь совершенно нечем заняться, а значит, в голове продолжают размножаться не самые приятные мысли.