— У раненого надо мной кровотечение.

— До перевала осталось совсем немного. Одному мне невытащить носилок.

Машина тронулась снова. Струйка все лилась. В темноте я немог разглядеть, в каком месте она просачивалась сквозь брезент. Я попыталсяотодвинуться в сторону, чтобы на меня не попадало. Там, где мне натекло зарубашку, было тепло и липко. Я озяб, и нога болела так сильно, что менятошнило. Немного погодя струйка полилась медленнее, и потом снова стали стекатькапли, и я услышал и почувствовал, как брезент носилок задвигался, словночеловек там старался улечься удобнее.

— Ну, как там? — спросил англичанин, оглянувшись. — Мы ужепочти доехали.

— Мне кажется, он умер, — сказал я.

Капли падали очень медленно, как стекает вода с сосулькипосле захода солнца. Было холодно ночью в машине, подымавшейся в гору. На постусанитары вытащили носилки и заменили другими, и мы поехали дальше.

В палате полевого госпиталя мне сказали, что после обеда комне придет посетитель. День был жаркий, и в комнате было много мух. Мойвестовой нарезал бумажных полос и, привязав их к палке в виде метелки, махал,отгоняя мух. Я смотрел, как они садились на потолок. Когда он перестал махать изаснул, они все слетели вниз, и я сдувал их и в конце концов закрыл лицо рукамии тоже заснул. Было очень жарко, и когда я проснулся, у меня зудило в ногах. Яразбудил вестового, и он полил мне на повязки минеральной воды. От этогопостель стала сырой и прохладной. Те из нас, кто не спал, переговаривалисьчерез всю палату. Время после обеда было самое спокойное. Утром три санитара иврач подходили к каждой койке по очереди, поднимали лежавшего на ней и уносилив перевязочную, чтобы можно было оправить постель, пока ему делали перевязку.Путешествие в перевязочную было не особенно приятно, но я тогда не знал, чтоможно оправить постель, не поднимая человека. Мой вестовой вылил всю воду, ипостель стала прохладная и приятная, и я как раз говорил ему, в каком местепочесать мне подошвы, чтобы унять зуд, когда один из врачей привел в палатуРинальди. Он вошел очень быстро и наклонился над койкой и поцеловал меня. Язаметил, что он в перчатках.

— Ну, как дела, бэби? Как вы себя чувствуете? Вот вам… — Ондержал в руках бутылку коньяку. Вестовой принес ему стул, и он сел. — И ещеприятная новость. Вы представлены к награде. Рассчитывайте на серебрянуюмедаль, но, может быть, выйдет только бр онзовая.

— За что?

— Ведь вы серьезно ранены. Говорят так: если вы докажете,что совершили подвиг, получите серебряную. А не то будет бронзовая. Расскажитемне подробно, как было дело. Совершили подвиг?

— Нет, — сказал я. — Когда разорвалась мина, я ел сыр.

— Не дурите. Не может быть, чтоб вы не совершиликакого-нибудь подвига или до того, или после. Припомните хорошенько.

— Ничего не совершал.

— Никого не переносили на плечах, уже будучи раненным?Гордини говорит, что вы перенесли на плечах несколько человек, но главный врачпервого поста заявил, что это невозможно. А подписать представление к наградедолжен он.

— Никого я не носил. Я не мог шевельнуться.

— Это не важно, — сказал Ринальди.

Он снял перчатки.

— Все-таки мы, пожалуй, добьемся серебряной. Может быть, выотказались принять медицинскую помощь раньше других?

— Не слишком решительно.

— Это не важно. А ваше ранение? А мужество, которое выпроявили, — ведь вы же все время просились на передний край. К тому же операциязакончилась успешно.

— Значит, реку удалось форсировать?

— Еще как удалось! Захвачено около тысячи пленных. Таксказано в сводке. Вы ее не видели?

— Нет.

— Я вам принесу. Это блестящий coup de main. [Выпад, удар(франц.)]

— Ну, а как там у вас?

— Великолепно. Все обстоит великолепно. Все гордятся вами.Расскажите же мне, как было дело? Я уверен, что вы получите серебряную. Ну,говорите. Рассказывайте все по порядку. — Он помолчал, раздумывая. — Можетбыть, вы еще и английскую медаль получите. Там был один англичанин. Я егоповидаю, спрошу, не согласится ли он поговорить о вас. Что-нибудь он, наверно,сумеет сделать. Болит сильно? Выпейте. Вестовой, сходите за штопором.Посмотрели бы вы, как я удалил одному пациенту три метра тонких кишок. Об этомстоит написать в «Ланцет». Вы мне переведете, и я пошлю в «Ланцет». Ясовершенствуюсь с каждым днем. Бедный мой бэби, а как ваше самочувствие? Где жеэтот чертов штопор? Вы такой терпеливый и тихий, что я забываю о вашей ране. —Он хлопнул перчатками по краю кровати.

— Вот штопор, signor tenente, — сказал вестовой.

— Откупорьте бутылку. Принесите стакан. Выпейте, бэби. Какваша голова? Я смотрел историю болезни. Трещины нет. Этот врач первого постапросто коновал. Я бы сделал все так, что вы бы и боли не почувствовали. У меняникто не чувствует боли. Уж так я работаю. С каждым днем я работаю все легче илучше. Вы меня простите, бэби, что я так много болтаю. Я очень расстроен, чтоваша рана серьезна. Ну, пейте. Хороший коньяк. Пятнадцать лир бутылка.

Должен быть хороший. Пять звездочек. Прямо отсюда я пойду кэтому англичанину, и он вам выхлопочет английскую медаль.

— Ее не так легко получить.

— Вы слишком скромны. Я пошлю офицера связи.

Он умеет обращаться с англичанами.

— Вы не видели мисс Баркли?

— Я ее приведу сюда. Я сейчас же пойду и приведу ее сюда.

— Не уходите, — сказал я. — Расскажите мне о Гориции. Какдевочки?

— Нет девочек. Уже две недели их не сменяли.

Я больше туда и не хожу. Просто безобразие! Это уже недевочки, это старые боевые товарищи.

— Совсем не ходите?

— Только заглядываю иногда узнать, что нового.

Так, мимоходом! Они все спрашивают про вас. Простобезобразие! Держат их так долго, что мы становимся друзьями.

— Может быть, нет больше желающих ехать на фронт?

— Не может быть. Девочек сколько угодно. Просто сквернаяорганизация. Придерживают их для тыловых героев.

— Бедный Ринальди! — сказал я. — Один-одинешенек на войне, инет ему даже новых девочек.

Ринальди налил и себе коньяку.

— Это вам не повредит, бэби. Пейте.