— Прекрати меня так звать.

— Ярослав, у нас, пришедших, есть маленькие разногласия.Каждый из нас считает, что люди живут неправильно.

— А кто на Земле считает иначе?

— Да, но только у нас есть возможность доказать свое мнение.Очень простым образом — тот, кто продержится дольше, считается правым.

Он понял сразу. Жизнь переломилась надвое с этим непрошенымчудом, с этим скрипом двери в пустой квартире. А чудеса добрыми не бывают.

Ярослав поймал взгляд Визитера. Сочувственный? Как бы нетак. Он сам никогда не умел сочувствовать. Это редкость — человек, понимающийчужую боль.

— Вы собираетесь убивать друг друга?

Тот лишь пожал плечами.

— Очевидно. Я против такого метода, но остальные выберутего. Понимаешь, ведь все, все допускают убийство — хотя бы во имя высокихцелей. Защитить себя, Родину, друзей — это искупает вину. Так ведь? А здесьцель выше… дать счастье миру.

— Сделай еще кофе, — попросил Ярослав. На мгновение онудивился своему тону — так говорят старым друзьям.

Впрочем, Визитер был им самим.

— Ты начинаешь верить, — добродушно сказал тот.

— Кем ты себя воспринимаешь?

— Хороший вопрос, — вытрясая молотые зерна в джезву,отозвался Визитер. — Писателем Ярославом Заровым. Популярным поставщикомчитабельной массы.

— А еще?

Визитер косо глянул на него.

— А еще я знаю, что являюсь лишь его копией. Порождениемнепонятной силы, решившей… э… упорядочить человеческую жизнь.

— Ты и вправду не знаешь, как возник?

Визитер молчал так долго, что он перестал ждать ответа.

— Хотел бы я ответить, Ярик, — во взгляде Визитера вдругпробилась тоска. — Хочешь знать, как это было? Я засыпал. Проехала машина, яприоткрыл глаза. Посмотрел в потолок. Понял, что не усну. Решил встать, и сестьза компьютер.

Он резко выдохнул, словно отсекая воспоминания.

— И оказался в коридоре. Голый и босой. И знающий, чтотеперь я — двойник. А ты — настоящий… лежишь в постели. Открыл дверь в ванную,одел халат, прошел на кухню и включил свет.

— Значит я поступил бы так?

— Ты так и поступил… — Визитер резко обернулся, подхватываязакипающий кофе. — У меня не спросили разрешения, и ничего не потрудилисьобъяснить. Я просто знаю — нас шестеро. У всех, кроме меня, есть объясненияпроизошедшему, но что в них правда, а что ложь — я не знаю.

На короткий миг Ярослав представил себя там, у плиты, внакинутом халате, осознающим что он — лишь копия. И отпрянул, словносхватившись за раскаленный металл.

— Извини, — прошептал он.

— Ты ни при чем. Пойми, мы уже разные. С каждой секундой насразводит все дальше и дальше. Через несколько лет мы станем… ну, как близнецы,долго жившие вместе. Если, конечно, у нас будут эти годы.

— Что ты знаешь про остальных?

Визитер пожал плечами.

— Я их чувствую. Где они, и что могут сейчас делать. Это нетелепатия, больше похоже на догадку. Ты так чувствуешь Галину.

Это был словно удар поддых.

— Я не знаю, где она, — прошептал Ярослав.

— Брось. Ты представляешь. Она дома, в этой квартирке вмикрорайонах. Одна. И тоже не спит, читает своего любимого Дюрренматта.

— Чушь.

Визитер удивленно смотрел на него.

— Так ты не можешь ощутить других людей? Что они делают, очем думают? Даже свою бывшую жену, которую до сих пор любишь?

— Нет.

Молча налив кофе, Визитер снова сел напротив. Глянул наЯрослава — не то с иронией, не то с жалостью.

— Эй, мужик… А как же ты книжки пишешь?

— Я вру.

Неужели именно так он выглядит? Аркадий Львович со смешаннымчувством жалости и брезгливости смотрел на старика в кресле. Не то, чтобыдряхлый, и без малейшего намека на лысину. Зато одутловатый, с нездоровым серымлицом и перевитыми синими шнурами вен запястьями. Слегка полуоткрытый рот,сточенные серые зубы. Профессор. Академик. До сих пор известный и уважаемый вузких кругах.

— Порой мне кажется, что в ларце Пандоры хранилось изеркало, — сказал старик. — Люди не должны знать свой облик, это жестоко вбольшинстве случаев.

— Это похуже зеркала, — прошептал Аркадий Львович.

— Да, да, — старик согласно закивал. — А чего ты ждал отсемидесятилетнего онкологического больного?

Слово прозвучало, убийственно-равнодушное, и сердцеболезненно сжалось.

— Я полагаю, что имею право на откровенность и некоторый цинизм,— продолжал старик. — В конце-концов я в ничем не лучшем положении. Понимаешь?

— Кто ты?

— Твое отражение, — старик выбрался из кресла, подошел кнему. — Аркаша, полагаю, мы не станем обсуждать версию, что я — лишьгаллюцинация? В связи с полной ее бесплодностью.

Аркадий Львович кивнул.

— Прекрасно, — старик оживился. — Идею с нашедшимся на старостилет сумасшедшим братом-близнецом оставим для дешевых комедий. Перейдем к делу?

Он снова послушно кивнул.

— Ты помнишь, как перестал верить в Бога?

— Сила такого масштаба не может быть бездеятельной, —кашлянув, произнес Аркадий Львович. — То, что она не проявляется реальнымифактами, показатель ее отсутствия.

— А в законы природы ты веришь?

Доктор философии Зальцман слегка улыбнулся.

— Не в таком проявлении.

— Прежним первооткрывателям данного закона не удалось о немповедать.

— Хорошо. Говори.

— Человеческое общество не является простой суммойиндивидуумов. Оно обладает некоторой… э… силой. И определенной свободой воли.

— Достаточной, чтобы создать копию старого грустного еврея?

— Например. И не только его.

Аркадий Львович картинно обернулся.

— Не здесь. К счастью — остальные не здесь.

— А какова цель такого божественного акта?

— Выбор. Человечество несет в себе самые различные тенденцииразвития. Назовем их векторами. Вектор силы, вектор творчества, вектор власти,вектор гуманизма, вектор развития, вектор знания…