— Ну и?..

— Пока мы там болтались, я кое-что вызнал насчетпрослушивания телефонных переговоров. А как ты думаешь, ваши Козыри... не можеттут быть каких-нибудь «жучков»?

Я громко расхохотался, но довольно быстро сообразил, что втаком нелепом на первый взгляд предположении Ганелона что-то есть.

— Честно говоря, не знаю, — ответил я наконец. — Взаписках Дворкина многое покрыто мраком. Мне такая мысль в голову не приходила,и сам я никогда такое проделывать не пробовал. Но это интересно...

— Ты знаешь, сколько всего колод?

— Ну... у каждого из членов семейства — по одной илидве, да в библиотеке что-то около дюжины запасных. Может, и еще есть.

— Я вот думаю, ведь если вправду подслушивать, то можномного чего вызнать.

— Да! Дай-ка сообразить... отцова колода, колода Брандада та, что у меня была с самого начала... да еще та, что Рэндом посеял...Проклятье! Ведь действительно уймы карт не хватает! А что с этим делать, ума неприложу. Пожалуй, надо начать расследование и провести серию экспериментов.Спасибо, что надоумил.

Ганелон улыбнулся. Некоторое время мы молча потягивали вино.

Потом он спросил:

— Ну, Корвин, что делать собираешься?

— Ты насчет чего?

— Да насчет всего сразу. План боевых действий, попорядку.

— Поначалу я собирался прочесать черную дорогу, добраться дотого места, откуда она начинается, — сказал я. — Приступить к этому мнехотелось, как только в Амбере все маленько поутихнет. Теперь планы несколькоизменились. Надо как можно скорее вернуть Бранда, если он еще жив. Если нет, яхочу выяснить, что с ним стряслось.

— Но дадут ли враги тебе время на передышку? Можетбыть, именно сейчас они готовятся к новой атаке.

— Да, конечно. Я думал об этом. И все же такое чувство,что немного времени у нас есть, ведь мы их только что разбили. Нужно же импосчитать раны, поразмыслить, собраться с силами и оценить перемену врасстановке сил в связи с тем, что у нас появилось новое оружие. Пожалуй,следует выставить вдоль дороги несколько наблюдательных постов, дабы дозорныедокладывали о любых вражеских происках и маневрах. Бенедикт уже согласилсявозглавить эту операцию.

— Интересно, сколько у нас времени на самом деле? —задумчиво проговорил Ганелон.

Поскольку я не мог придумать достойного ответа, я простоподлил ему вина.

— А вот в Авалоне такого сроду не бывало, верно? В нашемАвалоне, я хочу сказать.

— Это точно, — согласился я. — Ты не единственный, ктотоскует по славным денькам. Теперь кажется, что раньше все было проще.

Ганелон кивнул. Я предложил ему сигарету, но он отказался ираскурил трубку. Вспыхнувшее пламя огнива осветило Камень Правосудия, висевшийна цепочке у меня на груди.

— И что, ты на самом деле можешь управлять погодой спомощью этого булыжника? — поинтересовался Ганелон.

— Могу, — ответил я.

— Откуда ты знаешь?

— Я попробовал. Действует.

— И что ты попробовал?

— Грозу сегодня днем видел? Моя работа.

— Занятно...

— Что?

— Да так. Просто подумал: будь у меня такая власть, чтобы я делать стал?

— Я тебе честно скажу, — проворчал я и с размахушлепнул ладонью по стенке склепа, — разгромить эти хоромы к чертям собачьим,вот какое у меня было первое желание! Шарахнуть молнией по склепу, чтоб онрассыпался. Чтоб никто не сомневался, какие чувства я питаю к этому местечку ина что способен.

— И что тебя удержало?

— Да подумал, понимаешь... И решил... о, черт! Знаешь,могилка моя, если мне недостанет хитрости, жестокости и удачи, еще о-го-го какможет быть использована по своему прямому назначению! Ну а коли так, то ведь впринципе я ничего против этого места не имею. Хоронить-то меня где-то все равнопридется, верно? А тут замечательно — высоко, чисто, просторно. Ничего кругом —только скалы да небо... Звезды, тучи, солнце, луна, ветер, дождь... компанияболее приятная, чем у остальных семейных склепов. Не вижу причин, зачем это мнепокоиться в земле рядом с теми, кого бы я хотел схоронить до своей кончины.

— Ты озлобился, Корвин. Или перебрал. Или и то идругое. Зачем ты так жестоко? Ни к чему это тебе. Не нужно.

— Да кто ты, черт бы тебя подрал, такой? Откуда тебе-тознать, что мне нужно, что не нужно? — вспылил я, но, почувствовав, что Ганелонвесь подобрался, пожалел о сказанном.

— Я что, — пожал плечами Ганелон. — Я что думал, то исказал.

— Как дела в войсках? — спросил я.

— Пока все на подъеме, Корвин. Они ведь как-никак пошли насвященную войну в небесах. И полагают, что вся стрельба на прошлой неделе — изэтой оперы. А потому солдаты счастливы — мы же победили. А теперь... город...ожидание... они тут ничего не понимают. Кое-кто из тех, кого мы считаливрагами, теперь, оказывается, друзья. Есть от чего смутиться. Солдаты знают,что их держат в боевой готовности для предстоящего сражения, но не понимают,когда и с кем им придется драться. В общем, пока они сидят по казармам, они немогут узнать, насколько их присутствие здесь не приветствуется регулярнымивойсками и народом вообще. Но, думаю, скоро это до них дойдет. Я давно с тобойоб этом поговорить хотел, но ты так занят был...

Некоторое время я молча курил. Потом произнес:

— Ты прав, стоит с ними потолковать. Завтра вряд липолучится, да и потом дел будет по горло. Наверное, стоит перевести войска влагерь в Арденском лесу. Завтра. Решено. А ты всем объяви, что делается это длятого, чтобы войска располагались поближе к черной дороге. Скажи, что скоро нанас снова могут напасть, — между прочим, так оно и есть. Помуштруй солдат,поддержи их боевой дух. А я, как только сумею вырваться, приеду и сам с нимипотолкую.

— Но ведь тогда у тебя в Амбере не останется личнойгвардии?

— Это верно. Но игра, думаю, стоит свеч. Выйдет нечтовроде демонстрации доверия и жеста дружелюбия. Да, шаг получитсяпредусмотрительный и разумный. Ну а если не выйдет... — Я пожал плечами ишвырнул очередную бутылку в стену склепа. — Прошу прощения.

— Это за что же?

— Я только что сам заметил, что я зол как собака,надрался как свинья и говорю жестокие вещи. Ты прав. Ни к чему мне это.

Ганелон хмыкнул и чокнулся со мной.

— Я тебя понимаю, — сказал он. — Очень хорошо понимаю.