Увы, увы, бедный Луиджи! Цецилия помнила, как несколько летназад патриция Бернардино Корреро и священника Франсуа Фабрицио обезглавили загрех мужеложства на Малой площади и тела их были преданы очищению огнем. Иногдасодомитов подвергали особо изощренной казни, заключающейся в том, что виновногосажали в деревянную сквозную клетку, оставляя ее висеть на страшной высоте отземли. Таким образом, любитель противоестественных наслаждений становилсяобъектом всеобщих оскорблений, терпел жару, холод, дождь, ветер… ПатрицийФранческо де Сан-Поло попробовал бежать из клетки, даже сломал ее прутья, носорвался и разбился насмерть. Этот случай обсуждался потом на Совете десяти,причем мнения членов Совета разделились. Одни требовали немедленной казни дляуличенных в содомии. Другие же утверждали, что народу необходимо еще и зрелищепозора. Сошлись на необходимости ужесточить наказание, и теперь специальный судпо делам подозреваемых в содомии собирали каждую пятницу, и результаты егостановились общим достоянием. Вдобавок к этому каждый квартал Венеции избиралдвух людей благородного происхождения, которые должны были постоянно носитьоружие, чтобы на всяком месте убивать содомитов, где бы их ни встретили. Темболее было странно, что секретарь Пьетро Аретино продолжал здравствовать как нив чем не бывало.

Наверное, с усмешкой подумала Цецилия, Луиджи обставляетсвои тайные свидания с не меньшей таинственностью, чем сатанисты – свои черныемессы. А вот любопытно: колдовская подвязка, брошенная Аретино, – простобезделица, забава или верный знак того, что Аретино присутствовал на черноймессе или даже шабаше? Цецилия не сомневалась: он мог! Пьетро был жаден до еды,питья, женщин, ненасытен до всяких развлечений, которые только мог сыскать вжизни. Не исключено, совсем не исключено, что Аретино иногда забавляется сЛуиджи. Не этим ли объяснима та рабская преданность, которую испытываетсекретарь к своему хозяину? Однако бесспорно, что, будучи истинным воплощениеммужественности и жизненной силы, Пьетро Аретино предпочитает, конечно, женщин…Забавно, конечно, что новую одалиску ведут к своему султану Луиджи и Цецилия,отвергнутые любовники! Впрочем, от Цецилии не укрылся пренебрежительный взгляд,которым Луиджи окинул съежившуюся, перепуганную Дарию. Затем мужчина и женщинаобменялись понимающими взорами… Оба подумали об одном и том же: отставка ихвременная, долго не продлится!

* * *

Луиджи провел дам через мощеный дворик; потом они поднялисьво второй этаж и оказались в очаровательной комнате, завешенной розовым ипурпурным бархатом и похожей на раковину, в которую заглянул луч заходящегосолнца. Солнце и впрямь уже садилось, и его теплые лучи позолотили мягкиебархатные складки. Кругом на мраморных столах стояли вазы из Мурано, полныерозовых, красных и желтых роз. Цецилия знала, что Аретино поддерживаетмуранских стеклоделов, ему принадлежат одна или две фабрики, он не стесняетсябеззастенчиво расхваливать их продукцию в письмах к своим многочисленнымпокровителям и высылать им хрупкие подарки. И сейчас она подумала, чтовлюбленный Аретино, с его бесовским чутьем, пожалуй, сделал единственноправильный выбор. Эти вазы были поистине прекрасны… и прекрасны цветы,источавшие сложный аромат нежности и затаенного сладострастия – как и вся этакомната, украшенная так изысканно и просто, что Цецилии захотелось прилечь наодин из турецких диванов, обтянутых золотистым, в розовых розах, шелком, идолго-долго смотреть на картину в тяжелой золотой раме: золотисто-розовыйзакат, розовое тело нагой золотоволосой женщины, раскинувшейся на багряномшелку и небрежным движением тонкой, изящной кисти отстраняющей шаловливогокрылатого мальчика, направившего на нее свой лук… Тициан, разумеется. Они ведьс Аретино близкие друзья.

Она так загляделась на дивное полотно, где каждый локонкрасавицы, чудилось, жил своей жизнью и вздрагивал под шаловливым ветерком, чтои сама вздрогнула, когда легкий сквозняк из распахнувшейся двери возвестил, чтов комнату вошел хозяин.

На нем был алый камзол, в тон дивному убранству, и Цецилияпочти с ужасом ощутила вопиющую неуместность здесь, в этом райском уголке, трехмрачных, облаченных в черное фигур: ее самой, Луиджи – и Дарии. Прежде всего –Дарии!

Забыв даже откинуть капюшон, та застыла посреди комнатыолицетворением упрека и отчаяния, и Цецилии показалось, что сейчас этанесчастная дурочка со всех ног кинется прочь отсюда… но этого не произошло,потому что Аретино заговорил.

– Я благодарю за честь, которую оказали мне своим появлениемпрекрасные и достойные дамы. Это большой, большой подарок! – Он поклонилсяЦецилии, потом Дарии – и улыбнулся ей, пытаясь заглянуть под капюшон: –Соблаговолите преподнести мне еще один дар, синьорина: откройте ваше лицо.Аромат этих цветов желает коснуться ваших уст, столь же свежих и нежных, но восто крат более сладостных. – Он вынул из вазы цветок и провел им по своимгубам.

У Цецилии подогнулись колени. Этот жест так много значил наязыке нежной страсти, но он был обращен не к ней… не к ней!

Дария, однако, не шелохнулась, а Цецилия почувствовала себяотмщенной: да ведь девчонка даже не понимает смысла таких речей! Перед кем тыраспускаешь хвост, Пьетро?

Обычно смутить Аретино было невозможно. Получив отпор, онделал вид, что ничего не произошло, и продолжал молоть вздор с очаровательнойнаглостью, которая и делала его неотразимым. Но сейчас… Цецилия изумилась,увидев, что он замер, неловко вертя в руках розу, и трагическим взоромуставился на Дарию. Внезапное молчание длилось столь долго, что Цецилиязанервничала и решила его нарушить, но Луиджи предостерегающе свел брови, и онаприкусила язычок – как выяснилось, вовремя, ибо смущенная, испуганная Дариянаконец-то решила поднять глаза и взглянула на Аретино… именно в тот миг, когдаон резко отшвырнул розу:

– Луиджи! Убери цветы! Все до одного!

Луиджи беспрекословно взялся за ближнюю вазу, но легкий, каквздох, шепот Дарии: «Не надо!..» – заставил его замереть.

– Нет, надо! – печально сказал Аретино. – Если вам ненравятся эти розы, их не должно быть здесь!

– Они нравятся мне, синьор, они прекрасны! – воскликнулаДария и, убоявшись собственной прыти, снова укрылась под защитою капюшона.

– Но вы не смотрите на них. Вы так печальны! Может быть, вамне нравится убранство этих покоев? Только прикажите – и мы перейдем в другие!

Дария покачала головой.

– Так в чем же дело? – продолжал допытываться Аретино. – Выне отвечаете, не смотрите на меня. Может ли быть… неужели это мой вид внушаетвам отвращение? – Голос его дрогнул, у Цецилии дрогнуло сердце.

Дария подняла голову и поглядела в лицо человеку, голоскоторого звучал так странно, так нежно, чарующе…