Одним словом, не успевает Янда как следует повеситься: впирается Паскаль со своей сверхчеловеческой эмпатией, верещит во всё горло, так что в туалет набивается добрая половина узников, тащит Янду из петли, и всё это так чертовски вовремя, что её даже и откачивать-то как следует не приходится – она сразу начинает отбиваться, кашлять и рыдать. Паскаль всё равно держит Янду и дальше, выпучив глаза, как жандарм, и нахмурив брови; Янда матерится и колотит ногами по нему и по стенам, Вики бросается Паскалю на помощь, вместе они втаскивают Янду обратно в келью, окончательно освобождают от шнурка и опускают на пол, где Янда принимает прежнее положение. Правда, теперь она не просто сидит, а ещё и рыдает, голосит, раскачивается взад-вперёд, трёт руками ссадины на шее, надрывно кашляет и беспрестанно, монотонно извиняется. Слёзы обильно текут из-под век её закрытых глаз. Паскаль сидит рядом с Яндой, приобнимает её и пытается утешать. Янда не отстраняется: ей пофиг.

Все прочие молчат. Темнеет. Ни лампы, ни других источников света у них нет.

Врача бы вызвать, – Алексис. – Мало ли, бывают всякие побочные явления. Янда, ты как себя чувствуешь? Голова как? Голос вроде нормальный, лицо не посинело.

Не надо врача, – Янда всё-таки немного хрипит, – не надо никакого врача, лучше серых позовите, пусть заберут – Органайзер, ты хотел выяснить, кто виноват – это я виновата, пусть меня заберут, а вас всех выпустят. Галка знает, это я, ей собака сказала…

Да не ты это, – Галка. – Она всё выдумала. Это бред.

Вам ваша собака сказала…

Не слушайте ее, – Галка. – Она бредит, это всё неправда.

Правда. Позовите охрану. Меня заберут, вас выпустят. Я хотела ему угрожать… у меня оружие было – консервный нож…

Ну так отобрали же оружие, – Бармалей. – Ладно, пусть ты собиралась. Рамка тебя уже отсеяла, можешь успокоиться.

Не отсеяла, – говорит Янда. – Пресс-конференции не было, значит, царя убили, и жить мне теперь незачем.

В каком смысле? – Алексис. – Ты сама собиралась его убить, а если его убил кто-то другой, то тебе незачем жить?

Да, – Янда, злобно.

Почему?

Потому что кончается на «у», – Янда снова надрывно кашляет, трёт руками шею и раскачивается. Паскаль обнимает её крепче, и теперь уже она его всё-таки отпихивает.

Алексис садится перед ней на корточки.

Расскажи. Пожалуйста. (Янда мотает головой.) Я должна знать. Если царь жив, мы сможем что-то сделать, – наугад импровизирует Алексис, следя за реакцией Янды. – Расскажи, и мы попробуем что-то сделать, может быть, надежда есть.

Янда перестаёт раскачиваться, выпрямляется, застывает и смотрит на Алексис с такой ненавистью, что даже ей становится не по себе.

Надежда у тебя есть?! – хрипит Янда. – Да пошла ты!..

я должна от него зачать

только тогда мой Тиша вернётся ко мне

но если его нет, то всё бессмысленно

тогда как я смогу зачать от него

и Тишу тогда не вернуть

Тиша – это твой ребёнок. Так?

Янда закрывает глаза, и потоки лёгких слёз льются по щекам ручьями.

Вы знаете какая у нас медицина

вот моя мама говорила мне всегда

Дада, – бормочет Паскаль, сидя рядом и уже не пытаясь лезть с утешениями. – Дада.

Она мне говорила всегда

(гнёт своё Янда)

говорила не слушай наших врачей

вообще делай все сама зачинай без мужчин и рожай без врачей женщина сама всё может сделать если захочет

зачем я их послушала зачем зачем

(сдавленные рыдания, потоки слёз)

Сколько прошло, говорит Паскаль, с тех пор сколько времени прошло

семь лет назад всё это было

он родился на 24 неделе…

беременности…

я его не доносила…

говорили – пороки развития, несовместимые

но разве можно им верить

нельзя врачам верить

Боба судорожно вздыхает, Янда, взглянув на него, яростно шепчет:

да, да, да, выживают такие дети! И в отличие от твоей – здоровые растут

я думаешь дура, да?! Думаешь я дура деревенская?!

я тоже в интернете была

только за этим туда и ходила

только про это и читала

Джейкоб, в Англии, – на 22 неделе

Фрида, в Германии, – весила 450 граммов, на 22-й

их спасали и спасли

Эмили Хоуп и Артур Бэрден – близнецы! Двое – на 23-й

Четверть! Рождённых! На 22–23 неделе! Выживают! В мире – четверть!! а они

это не врачи это убийцы

но суд не принимает

(у Бармалея кружится голова, висок, из которого он выдрал чип, сильно ноет, и ему кажется, что он на миг отрывается от земли – и лунный свет Янде в лицо – лунный конус – на её лицо, страшное, пустое и красивое, как поле)

а они не стали спасать, да? – бормочет Паскаль.

Он жил, – слёз становится меньше, меньше, последние жгучие капли. – Он прожил пять недель

он был рыженький

идите все на хрен

все кто что думает по этому поводу

меня не интересует

Алексис:

а ты его похоронила? – да

тебе дали его похоронить

просто многие женщины…

некоторым, многим женщинам…

не удаётся похоронить, ну, такого ребёнка

ну и вообще ты вот помнишь его

горюешь по нему

у него даже имя было

не просто «ребёнок» или «плод»

ведь если умирает в первые сутки, то, кажется, они называют – «плод»

а уж если в утробе, тем более

а у тебя всё-таки был Тиша, целых пять недель

не было его «у меня», – Янда

его чужие люди трогали

я даже кормить его не могла

переодевать на руки брать качать

он лежал там в этом ихнем, как его…

его трогали только чужие люди…

Снова слёзы, но видно, что от слёз этих ей не легче, что она так плакала уже много раз, плачет так уже семь лет, но почему-то не может перестать. Что-то застряло. И может быть, дело не в Тише или не только в нём.