Воронка не нужна отдельная, – тихо-внушительно ответствует Боба, подняв шоколадные глаза вверх и набок. – Я сам и есть воронка – ещё когда у меня один магазин был, зарегистрировал себя как объект… это удобно для доставки мелких партий товаров, особенно когда надо быстро… У меня были самые зрелые финики, да и хурма прямо какая надо… Кольцо всевластия, – Боба вытягивает свою аристократически-смуглую руку. – Ну а синхронизация вообще не проблема… синхронизация у нас с Карой полная, мы каждый день синхронизируемся, иногда и дважды… Так что ждём вкуснятину! – зелёный огонёк мигает, растёт, светлеет, бегает по кольцу.

Алексис: Ты, Боба, прямо мою Женю напоминаешь. Она с собой тоже целую кучу вещей таскает. Вдруг, говорит, понадобятся. Сюда припёрла целую верёвку бельевую с прищепками. Зачем? – говорю. А Женя: ну, если корона царю будет не подходить, я вылезу и прищепками её к волосам ему… А я ему говорю: Женечка, всё бы ничего, да царь-то у нас почти лысый совсем… А она мне: а я ему тада к ушам!..

Да, – дядя Фёдор говорит, – у тебя, Боба, и впрямь всё придумано, всё продумано. Целый мир прям у тебя с собой на кончиках пальцев.

А то ж, – Боба. – Как иначе с ними? Сами видите! Отберут и то, чего нет… А кроме того, у меня ещё семья хорошая, верная. Это тоже очень большое дело. Одинокому человеку собственностью владеть вредно… Так, – вглядывается Боба, – готовим место… Бармалей уважаемый, стол немножко левее давай с тобой… подвинем!

Они сдвигают стол немножко левее. Вики затаивает дыхание, Алексис глотает слюну. Боба потирает лысину. Секунды идут, но на столе покуда ничего нет.

Ну?.. – не выдерживает дядя Фёдор.

Счас-счас, – говорит Боба, протягивает руки вперёд и – хоп – кладёт на стол свежий помидор. Хоп – и ещё один, и вот уже их выкатилась дюжина. Это не жидкие толстокожие розовые плоды, какие приходится без надежды на лучшее брать для салата в супермаркете, нет! – это сочные, некрупные настоящие помидоры, с алым густым соком. Молодой сыр: головки холодной моцареллы, сулугуни в желтоватой сухой шелухе. Острый и длинный зелёный лук, только что с грядки. Крупная соль в отдельной солонке. Багет – немножко пересушенный, но душистый. Мокрые редиски связаны за ботву в пучок чёрной толстой ниткой, как на рынке. Блюдо с жареной бараниной: крупные куски на косточках, переложенные варёными картофелинами. Влажный, мелкий жёлтый изюм.

Так, а вот и дядино вино, – Боба бережно протягивает руки, и – не без опаски – принимает в свои объятия пятилитровую бутыль, в которой плещется тёмно-вишневая домашняя наливка. Напоследок предусмотрительные Казиахмедовы телепортируют в келью десяток-другой пластиковых стаканчиков, тарелок и вилок.

Вот, – говорит Боба, – теперь совсем другое дело. А то я всё стоял и думал – почему я не могу вас угостить? А теперь, как видите, могу. Половину нам, а Каре остальное, каши там, орехи… всё, что не портится. Мы-то всё равно сразу съедим! Угощайтесь.

И начинается наконец настоящий ужин.

Так откуда же всё это богатство-то у тебя, Боба? – спрашивает Паскаль, посыпая солью половинку помидора. – На чём ты разбогател?

Да какое это богатство! – Боба разводит руками. – Разве же это богатство по нашим временам. Сейчас богатство бывает такое, какого в прежние времена никто не видал и о каком не слыхал. Что же до меня, то я и вовсе не богатый. Скорее, я немножко умный.

Тогда расскажи, где ты поумнел, – меняет вопрос Паскаль.

Да разве я сказал – умный? Я сказал, немножко, – смеётся Боба. – Может быть, я просто… живу.

Хорошо! – соглашается Паскаль. – Тогда расскажи: чем ты живёшь?

Да вы и сами видите, – Боба. – Семья…

Большая у тебя семья? – Алексис.

Не такая большая, как у тебя, – Боба. – Ну то есть большая семья у меня большая, – Боба разводит руками, видя перед собою мысленно своих дядьёв, тёток, двоюродных и троюродных братьев, родных и дальних племянников и прочий люд. – А маленькая семья у меня не очень большая. Всего только жена и трое детей.

Трое? – удивляется Алексис. – А с кем третьего оставил?

С няней, – помедлив, отвечает Боба.

А чего не взяли? Маленький?

Боба раздумывает, а потом отвечает:

Расскажу.

Отдыхаем-то, – говорит Боба, – мы без средней без нашей, – смотрит на всех своими карими глазами, берёт лук и макает в соль, потом немного отпивает вина и продолжает:

Да и как бы мы смогли с ней отдыхать

когда она не ходит не говорит

почти не видит

знаете – ну – бывает такое – бывают такие люди

она давно с нами

что же, это, конечно, непросто

непросто жить человеку, которому уже семь лет

а она осталась младенцем трёхмесячным

и навсегда, навсегда

говорят, сможет прожить долго

мы стараемся сделать так, чтобы жила счастливо

и чтобы мы тоже жили с ней счастливо

это пришло не сразу

такая возможность

да, отдыхаем мы без Хафизы

есть у нас сиделка

хорошая, добрая женщина

большие деньги ей платим

дефектолог по образованию

работает в интернате для людей с множественными нарушениями развития

которые как дочь наша

не ходят не говорят неизвестно как мыслят

которые, как говорится, «в довербальной стадии»

то есть, значит – до слов

трудно быть вместе с человеком, который остался «до слов»

а каково ему самому – вы думали когда-нибудь

вот представьте что вас кормят с ложки

это ведь тоже надо уметь

есть с ложки

но мы её постепенно научили есть с ложки, глотать

потому что зонд – это плохо

ложка – это сразу другое качество жизни

когда с ложки, это вкусы

это можно сказать «нет», выплюнуть что-то

ну а кормить – это целое искусство

вот представьте, что вас кормят

(и кому-то из нас, может быть, ещё придётся есть с ложки)

вот ложкой попадают вам в рот

поворачивают там – а как поворачивают?

неловко? Или так как надо?

или ровно так, как вы бы сами ложку положили себе в рот

как кормить, чтобы было удобно

чтобы пища была нужной температуры

(а подумайте про тех, кого кормят люди на зарплате