которыми каждому приходится справляться самостоятельно. «Недовольство культурой» – таково название поздней работы Фрейда – есть антропологическая константа: мы должны постоянно бороться с тенденцией, склоняющей нас к быстрому и легкому удовлетворению наших импульсивных побуждений, поскольку иначе не справиться с ответственностью, налагаемой на нас работой, моралью, семейной жизнью и т.п. Выдвигая императив психологической зрелости, Фрейд рассуждает вполне последовательно: он отвергает все формы метафизического утешения и интерпретирует религию как тормозящее цепляние за инфантильную иллюзию – будто бы мы, люди, занимаем во Вселенной привилегированное положение и потому находимся под некоей всемогущей защитой.

Душевно здоров, по Фрейду, тот, кто способен справляться с неизбежными состояниями фрустрации и мириться с жизненными ограничениями. Целью психоаналитической процедуры, как гласит знаменитый пассаж из «Исследований истерии», написанных уже в 1895 году, является отнюдь не счастье пациента:

Когда я обещал своим пациентам, что катартическое лечение им поможет или принесет облегчение, мне не раз приходилось слышать возражение: «Вы же сами сказали, что мой недуг, скорее всего, связан с обстоятельствами моей жизни и превратностями судьбы: тут вы не в силах что-либо изменить; как же вы собираетесь мне помочь?» В ответ я мог бы сказать: «Я и не сомневаюсь в том, что судьбе было бы легче, чем мне, избавить вас от страданий; но вы сами убедитесь в том, что все изменится к лучшему, если мы сумеем превратить ваши истерические беды в обычное несчастье. С ним вам будет легче справиться, когда вы поправите свое душевное здоровье»[56].

Обратите внимание, как далеко мы ушли от «оправдательного менталитета» позднемодернистских гуру и от иллюзии, будто все наши заветные желания можно удовлетворить с помощью работы над собой, лишь бы она была достаточно упорна! Вообще говоря, нет ничего удивительного, что Фрейд оказался столь сильным противником верующих в счастье, причитающееся нам по праву. Они пытались дискредитировать Фрейда, представив его как авторитарную тираническую личность, человека, равнодушного к страданиям пациенток. Но это выдает их непонимание того, что лежит в ядре его учения, главным же для Фрейда было дать «как можно больше душевной свободы». Но чтобы обрести эту свободу, необходима аскеза. Осознание истины требует неослабного напряжения.

Замечу, чтобы избежать недоразумения: для меня речь не идет о безоговорочном возврате к теории Фрейда и его методам терапевтической практики. В другой своей книге я подробно объяснил, почему именно теперь безусловная реставрация наследия Фреда недопустима[57]. Релевантная в наше время часть фрейдовской мысли состоит скорее в его основополагающем утверждении, что психодинамика человека не приспособлена для поддержания гомеостаза счастья. За прошедшее время эта теория была углублена и получила дальнейшее развитие. Новые достижения современной биологии позволили уточнить ее формулировки и дали ей впечатляющее научное подтверждение. Так, профессор психологии Гарвардского университета Дэниел Гилберт с помощью серии экспериментов показал, что мы с методичным упорством совершенно неверно оцениваем, что может принести нам покой и удовлетворение[58]. С особой убедительностью опровергает он два современных мифа: веру в то, что финансовый успех делает нас счастливее, и убежденность, что богатство выбора делает нашу жизнь лучше[59]. Гилберт показывает, что даже после больших успехов и событий, коренным образом меняющих нашу жизнь (вроде крупного выигрыша в лотерею), наше ощущение счастья уже через несколько месяцев теряет свою интенсивность и опускается до прежнего уровня. Помимо этого, постоянное сознание всего спектра возможных альтернатив лишает нас способности наслаждаться тем, что мы имеем[60]. Соответственно, Гилберт придерживается убеждения, что от постоянного разочарования мы, люди, можем уберечься, лишь если будем поступать ровно обратно тому, что проповедует нам потребительская культура: не желать всего на свете, но понять, что чрезмерность наших желаний приводит в тому, что мы никогда не испытаем подлинного удовлетворения. Это – поистине благодатная альтернатива популярно-психологическим трактовкам, уводящим нас в непроходимый лес, в сторону от заново открытых Фрейдом стоиков и эпикурейцев. Даже и без всяких психологических травм и мучений, перенесенных в детстве, мы страдаем под грузом собственных неукротимых желаний и влечений.

Отстаивая здесь эпикурейскую аскезу, я имею в виду нечто более существенное, чем плоская критика консюмеризма. Сам я, к примеру, страстный поклонник продукции Apple. Я влюблен в их простую и ясную эстетику и не устаю радоваться элегантным решениям, которые их разработчики находят для любых, даже самых мелких жизненных ситуаций. Я могу во время езды на автомобиле сделать заметку для памяти, не снимая рук с руля, или послать жене снимок из супермаркета, чтобы она помогла мне выбрать стейк к ужину. И уж конечно, мой смартфон не раз выручал меня в трудных ситуациях, когда, скажем, куда-то пропадала сделанная для доклада презентация. Разумеется, я прекрасно знаю, что продукты Google и Microsoft многие из этих функций выполняют не хуже. Но я извлекаю удовольствие именно из своего чисто эстетического предпочтения гаджетов Apple – и при этом полностью отдаю себе отчет в том, что сознательно становлюсь пешкой в маркетинговой стратегии этого концерна. Как и сотни миллионов других людей, я в 2013–2014 годах с нетерпением ожидал выпуска iPhone 6. Я поддался мессианской ауре, которой Apple окружает свои продукты. Надо сказать, что неомарксистские проклятия в адрес сравнительно безобидных удовольствий убеждают меня так же мало, как и рекомендация поменьше заниматься житейской болтовней или презрительные насмешки над тем энтузиазмом, который у многих людей вызывает дорогая их сердцу корпорация, или над тем, как я убиваюсь, когда Роджер Федерер, уроженец моего родного города Базеля, в который раз проигрывает финал Большого шлема Новаку Джоковичу.

Аскеза, о которой я веду речь, проистекает не из августинианских проклятий в адрес плоти, меченной жупелом первородного греха. Но она должна стать ответом на иск о пошлости, предъявленный западной массовой культуре Мишелем Уэльбеком или Джоном Греем. О том, что мы все нуждаемся в таком ответе, свидетельствует не в последнюю очередь и то, что 25% граждан Запада страдают от патологического ожирения. Эта тяга к перееданию, я считаю, лишь один из многих признаков хронической внутренней пустоты, от которой страдает большое количество людей. Думается, мы здесь имеем дело с симптомом болезни, характерной для нашего общества изобилия: основные потребности людей удовлетворены, на Западе никто не голодает, и все же налицо чувство пустоты, незаполненности. Признать правомерность этого чувства, понять, что ожидание счастья, будто бы изначально навсегда положенного каждому, есть просто-напросто химера, – в этом состоит великий вызов нашего времени. Если мы этот вызов не примем, то нынешний, эпохи позднего модерна, Запад окажется не в состоянии остановить тенденцию, ведущую к инфантилизму и политической апатии, а наши граждане так и не уразумеют, что́ им делать со свободой, которую