ЭКЗИСТЕНЦИАЛИЗМ И БЕГСТВО ОТ СВОБОДЫ

Мысль о том, что сама экзистенция человека сущностно структурирована глубокими конфликтами, которые мы не в состоянии разрешить и с которыми нам приходится жить, была подхвачена и развита экзистенциалистами. Истоки этого воззрения лежат в XIX веке – в трудах философов Кьеркегора и Ницше и таких писателей, как Достоевский, но систематически эту тему стали разрабатывать лишь в первой половине XX века. Наиболее влиятельными представителями экзистенциализма стали Мартин Хайдеггер и Жан-Поль Сартр. Хайдеггер приобрел известность в 20-е годы и вплоть до настоящего времени считается одним из крупнейших мыслителей XX века. Жан-Поль Сартр, в отличие от него, не только философ, его поистине можно назвать культурным феноменом нашего времени. Неслучайно биограф Сартра Бернар-Анри Леви дал своей книге о нем подзаголовок «Философ XX века»[61]. В апреле 1980 года на похоронах Сартра за его гробом следовало более пятидесяти тысяч человек, все они пришли попрощаться с мыслителем, влияние которого на французскую культуру невозможно переоценить. В сердцевине всех родов экзистенциальной мысли лежит представление о том, что conditio humana отмечена печатью фундаментальной трагичности, разрешить которую невозможно, а возможно лишь – самое большее – попытаться ее игнорировать[62]. Суть этой трагичности, согласно Хайдеггеру и Сартру, в том, что мы – в силу того, что наделены сознанием – способны и, больше того, вынуждены выработать свое отношение к этому факту своей конечности. С одной стороны, в нашей жизни есть много переменных величин, которые мы сами не можем наполнить содержанием. Мы, например, появляемся на свет в результате сексуальной встречи двух людей, которых мы сами не выбирали себе в родители. И эти не выбранные нами родители растят нас в языковой среде и культуре, которые мы так же мало можем поменять, как свой биологический пол или цвет нашей кожи или волос. Говоря словами Хайдеггера, мы вброшены в бытие (Existenz). Больше того, каждый из нас в каждый момент времени уже имеет позади себя свою историю, череду решений, которые мы однажды приняли и уже не можем отменить, – они навсегда ушли в прошлое, и в будущем нам предстоит с этим жить. Эту сквозную ответственность за наше бытие (Existenz), которое Хайдеггер обозначил чеканной формулировкой «вынесенность в Ничто», выдержать чрезвычайно трудно. Если бы мы жили в ежемоментном сознании этой своей сквозной ответственности, наше существование превратилось бы в сплошной страх, который бы окончательно нас искалечил и вогнал в безумие[63].

Поэтому, считает Сартр, мы почти всегда неминуемо впадаем в состояние, которое он называет mauvaise foi, то есть «неискренность»[64]. Речь идет о ложном сознании, лишающем нас выбора, ведь так-то и так-то «люди не поступают», а поступать они должны вот этак, то есть совсем иначе. Мы идентифицируем себя с нашей социальной ролью, чтобы не взваливать на себя гнетущий груз свободы. Самоочевидность, свойственная повседневности, избавляет нас от жизни в неизбывном экзистенциальном страхе[65]. В моих лекциях об экзистенциализме я иллюстрирую эту мысль таким наглядным примером. Я спрашиваю студентов, почему они сидят здесь, в этой, прямо скажем, не очень приглядной аудитории, вместо того чтобы радоваться жизни, потягивая кофе в каком-нибудь кафе и закусывая круассаном. Почему бы вам, говорю я, не пошвырять свои лэптопы в мою постную физиономию и гурьбой не выбежать на свежий воздух? Обычно они встречают такой мой вопрос дружным хохотом, но я-то хорошо вижу, что подобная мысль не раз приходила им в голову еще до того, как я ее высказал.

Насколько невыносимо жить в постоянном осознании своей абсолютной свободы, не в последнюю очередь видно на примере даже таких крупных мыслителей, как Хайдеггер и Сартр, которые сами были не в состоянии полностью с ней справиться и поэтому – каждый на свой лад – допускали политический или моральный срыв. Так, мы знаем, что Хайдеггер по меньшей мере в известный период свой жизни был убежденным нацистом[66]. В своей речи при вступлении в должность ректора Фрайбургского университета он бескомпромиссно присягнул в верности национал-социализму, идеологии, как он считал, судьбоносной для немецкого народа. Хайдеггер не пошевелил пальцем, чтобы поддержать коллег-евреев, в частности своего учителя и наставника в философии Эдмунда Гуссерля, когда тех изгоняли из университета. Его друг и близкий мыслитель Карл Ясперс, напротив, сохранял выдержку и человеческое достоинство и в конце концов сам был уволен из-за еврейки-жены. Впоследствии Хайдеггер не счел нужным произнести хоть какие-то слова раскаяния за свои действия в период национал-социализма. Он предпочел замкнуться в молчании, вследствие чего Ясперс, и не он один, порвал с ним отношения. Долгое время моральное банкротство Хайдеггера объясняли его беспринципностью и нехваткой мужества, но после опубликования его «Черных тетрадей»[67] пропала всякая возможность свести его пронацистские симпатии к временным срывам и заблуждениям. Хайдеггер попросту был антисемитом. В поисках экзистенциальной основы своей жизни он надеялся обрести ее в идеализированной самобытности немецкой нации.

Жан-Поль Сартр бежал от свободы на других идеологических путях. Рожденный в буржуазной французской семье, рано потеряв отца, он рос рядом с матерью и ее родителями и уже в юности стал испытывать глубокое презрение к буржуазии. В его глазах она воплощала в себе mauvaise foi, то есть стремление схорониться за частоколом социальных норм, отрицание свободы. Достигнув финансового успеха и получив возможность жить писательским трудом, он не спешил делаться публичной фигурой, чтобы как можно дальше отмежевываться от буржуазного образа жизни. Он продолжал жить рядом с матерью и позднее, хотя литературный успех сделал из него состоятельного человека, снимал скромное жилье в Париже, где десятилетиями жил в открытых отношениях с Симоной де Бовуар.

Презрительное отношение Сартра к буржуазии выразилось главным образом в его все более безоговорочной и догматической приверженности к идеологии коммунизма. Ввиду постоянно множащихся признаков того, что СССР являет собой вовсе не рай на земле, но, напротив, тоталитарный ад, ближайшие друзья и единомышленники Сартра, такие как Альберт Камю, Морис Мерло-Понти, Раймон Арон, отмежевались от его политического фанатизма, а в результате и от его дружбы: Сартр с порога отвергал критику своих политических убеждений. Когда же стало долее невозможно игнорировать факты сталинских преступлений, он перенаправил свои симпатии на маоизм. До самой смерти Сартр отказывался признать, что политика коммунизма не способна разрешить всех человеческих проблем.

Обозревая жизненный путь Хайдеггера и Сартра, неизбежно задаешься вопросом: как случилось, что два крупнейших теоретика человеческой свободы могли столь драматично ошибаться в своих политических выводах и