чувствовал, что даже не случись дней Прощания, всего того рукотворного огненного хаоса, несущего смерть, чему Сержант некогда стал невольным свидетелем, этот мир бы тоже непременно погиб. И смерть в ядерном пламени для многих из жителей Альфы, как ни чудовищно это звучит, стала бы избавлением, меньшим из зол. Именно в этом заключалась суть случившегося всепланетного самоубийства.

Кое-что они потеряли гораздо раньше. То, что важнее жизни.

Что это могло быть, у жителей Потерянного мира, живущего своим одиночеством, не помнящего наследия погибшей Терры, не знающего Вечных, которые заменили собой человеку потерянный дом.

И Сержант начал искать, только гораздо позже нехотя признавшись самому себе, что именно за этим его позвал сюда Учитель, позже всех включив его в состав Миссии.

Искалеченная полуслепая ищейка. Кандидат, потерявший способности Кандидата. Инвалид на костылях следовых имплантатов. Разочаровавшийся в собственной войне солдат. Одиночка, переживший своих боевых товарищей и по собственной воле расставшийся с остальными близкими. Человек, забывший, что такое счастье, любовь, радость, слава, успех и надежда.

О, он довольно быстро справился со своей задачей.

Учение Тетсухары, составлявшее основу местной докризисной религии, представляло собой традиционный сплав из новохристианских доктрин времён начала Второй эпохи, более поздних включений, происходивших в основном из недр СПК, и местных притч нового генезиса, легко отличимых по отсутствию в них анахронистических моральных дилемм. Это было многотомное собрание текстов, приписываемых в местной традиции одному автору, образ которого в Предании был откровенно собирательным. И была у него одна интересная для досужего культуролога особенность. В нём вполне традиционное монотеистическое божество, утеряв свои истинные корни вместе с погибшей Террой, упоминалось предельно редко, но всегда очень конкретно. Автор разговаривает в этих отрывках с незримым собеседником так, словно тот буквально стоит перед ним, в каком-то вполне материализованном обличье.

Вполне мифический Тетсухара разговаривал с Богом как с человеком. На то указывали специфические артикли сакрального языка Альфы, это правило ни разу не нарушалось, притом, что в остальном Учение избегало как вопросов креационизма, так и вообще софистических тем природы божественного. И никто эту литературную загадку до сих пор не смог разгадать. Сержант, до той поры о подобных вещах вообще не задумывавшийся, нашёл ответ буквально сразу. Ему в этом помог опыт Элдории и, в чём-то, Аракора.

По всему выходило, что каким-то неведомым образом Альфа обзавелась собственным метаразумом, возможно, его источник был внешним, как не раз бывало в галактической истории, возможно, это произошло как-то иначе, ясно было другое — метаразум спал, а затем, однажды пробудившись, тут же сыграл роль спускового механизма планетарного самоубийства, после чего загадочное нечто исчезло вместе с погибшим населением. Плазмокинетические «искры» уцелевших ашрамов погасли.

Сержант почти всё своё невеликое оставшееся свободное от обязанностей участника Миссии время тратил на облёт сотен и тысяч опустевших молельных залов, комнат и клетушек, разбросанных по планете безо всякого видимого порядка. Везде одно и то же — безмолвие запустения, напоминающее о ещё одной старой могиле — вновь зазеленевшей стараниями поколений панбиологов Старой Терре, оставшейся без собственной души после гибели Матери.

Сержант уже начинал отчаиваться преуспеть в этом предприятии, назначена была даже дата, когда он решил поговорить о своём предположении с Учителем, однако ничего никому говорить не пришлось. Да и смысл — если Альфа погибла настолько, значит, она погибла в значительно большей степени, чем просто потеряв большую часть своих серолицых жителей, которых теперь именовали за глаза просто беженцами.

Если их тоска — это тоска по тому, что их некогда объединяло, то это была тоска, с которой ничего нельзя было поделать. Если же он прав и надежда есть… тогда тем более, Сержанту не следовало раньше времени ничего говорить Учителю. Это была его личная разгадка тайны дней Прощания. Дел Миссии она будет касаться, только если безумная надежда вдруг станет явью. И у этих людей появится не только настоящее и будущее.

Так было до поры. Пока однажды не переменилось.

Тот крошечный затерянный в горах ашрам он отыскал случайно. Под брюхом несущегося на полной скорости скаута мелькнуло нечто, нарушающее однообразный вид окружающего мира. Церебр тут же дал целеуказание, похоже, там до сих пор кто-то жил, записи фиксировали давнее посещение этого места спасательными патрулями.

Синяя искра едва светилась, а старик-служитель с безумными глазами не мог толком ответить на его вопросы, разговаривая скорее молчаливыми жестами, нежели обрывками слов, но Сержант был так рад этой находке, что решил не возвращаться на старый маршрут, а тотчас направился сюда, на край океана.

Он оглянулся на серую голую землю вокруг, провёл взглядом по черте, отделяющей её от пустоты обрыва и, ни о чём уже не думая, повёл отчаянно протестующий скаут сквозь толщу восходящих потоков, заставил его спуститься сюда, на дно каменной пропасти, на узкую полоску хлюпающего берега между рёвом волн и холодным терпением суши.

Это было символическое место. Даже более символическое, чем голубая искра над каменным алтарём. В темноте и безумии умирающей Альфы что-то по-прежнему жило своей жизнью. А значит, у Альфы есть надежда однажды возродиться.

Это и было ответом на вопрос, зачем он здесь. Однажды он увидит эту жизнь в виде яви, а не подбрасываемых неживой природой аллегорий. Каменная пропасть и одинокий калека. Лишь бы в следующий раз соотношение сил было хоть чуточку в его пользу. Тогда он всё-таки сумеет осветить этот мрак.

Ксил отчаянно пыталась нащупать вокруг себя хоть что-то знакомое, но горячечная ладонь сослепу натыкалась то на сплетения каких-то проводов, то на тёплые едва заметно вибрирующие плоскости, назначение которых ей оставалось непонятным.

Как непонятным ей оставалось и состояние её самой — ослепшей, оглохшей, едва способной со спазматическим свистом дышать мясной туши.

Вряд ли она в тот момент могла претендовать на звание разумного существа, гордого носителя звания Ксил Эру-Ильтан, гостя из других миров, могучего чуженаблюдателя.

Беспомощность новорожденного могла бы показаться ей в тот миг чем-то куда как привлекательным, на фоне её текущего плачевного положения. Новорожденный хотя бы не осознаёт собственную беспомощность. Для него мир ещё не делится на спасительное внутри и враждебное снаружи. Он вовсе не способен постичь ни себя, ни собственную самость, для него не существует понятий «я», «мир», у него нет целей и нет особых тревог, ничего, кроме общего чувства угрозы самому своему существованию. Он ещё не знает, что такое голод, холод и железные тиски времени, которое уходит мимо тебя без малейшего шанса обернуться вспять.

Упущенные секунды не вернёшь, упущенными шансами не воспользуешься вновь.