случае не упали, что бы ни происходило. Это важно. Оглядываться и смотреть назад запрещается. Желательно избегать дурных мыслей, думая лишь о том, что угодно Фериссии. В остальном действуйте по своему разумению. Всё понятно?

Раздалось нестройное «да», и рамка несколько раз качнулась, пока державшие её друиды устраивались поудобнее.

— Хорошо, — сказала Мелисса и повела плечами, словно бы разминая их перед длинным забегом. — Если так, начинаем. Салид, сделай, пожалуйста, то, что должно.

Салид глубоко вдохнул и бережно опустил горошину на поверхность болота. То и дело оглядываясь на жрецов, он ладонями нагрёб поверх грязи так, что образовался холмик.

— Теперь — молитва, — подсказал Сай.

Сложив руки на уровне солнечного сплетения, парень что-то быстро зашептал себе под нос. Жрецы повторили жест, их губы тоже беззвучно задвигались. Над холмиком установилось магическое свечение. Какое-то время Салид продолжал молиться. Наконец, холмик дрогнул, и над ним медленно поднялся зелёный росток, совсем ещё маленький. Паренёк продолжал что-то нашёптывать, казалось, с удвоенным усердием. Росток задёргался, потянулся вверх, коснулся ткани и начал лозой подниматься по ней, давая многочисленные отростки и образуя причудливый рунный узор. Среди грубых штрихов здесь и там распускались цветы.

Так продолжалось довольно долго. Наконец, растение покрыло всю поверхность ткани и движение прекратилось. Салид оглянулся на верховную жрицу — та молча кивнула ему. Поднявшись, молодой человек засеменил прочь.

Мелисса запрокинула голову и вдруг запела — высоко, тягуче, на незнакомом языке. Песню, похоже, знали все — Сай, Малиста и Саки пропевали ключевые места вместе с первосвященницей, а в припевах к ним присоединялись остальные жрецы и даже некоторые из воинов. Пропев четыре куплета, жрецы смолкли — и стало слышно, что вдали, за холстиной, заливается птица. Должно быть, это был добрый знак, поскольку Мелисса низко склонила голову и громким шёпотом произнесла:

— Спасибо, Фериссия.

Сначала ничего не происходило. Потом ткань тихонько колыхнулась — едва заметно, так что я даже подумал было, что мне это привиделось, и лишь по тому, как напряглись все участники этого странного представления, понял, что не ошибся.

— Хозяйка лесов... Здесь ли Ты?

После паузы полотнище вновь колыхнулось, на этот раз — немного сильнее.

— Слышишь ли Ты Своих верных жрецов, взывающих к Тебе в час нужды?

И снова ткань колыхнулась, словно бы от едва различимого ветра.

— О, Фериссия!.. — голос Мелиссы зазвучал в полную силу. — Хозяйка лесов! Явись нам, ибо жрецы вопиют видеть Твой лик! Говори с нами, ибо нуждаемся мы в Твоём слове! Приди к нам, ибо в минуту отчаянья ищем от Тебя суда, совета и наставления! Умоляем, ибо заблудши, просим, ибо в слепоте своей не видим иного пути. Яви нам Своё знамение, Свой лик и Своё наставление, ибо жестоко нуждаемся, ибо во тьме пребываем и перестали видеть Твой свет!

После паузы полотнище колыхнулось. Все ждали. Занавес колыхнулся сильней, так, что это уже нельзя было объяснить случайным потоком воздуха — было больше похоже на то, как если бы кто-то ударил кулаком в центр тканины. Вокруг по-прежнему царило безмолвие. Наконец, ткань колыхнулась так сильно, что столбы, с которых она свисала, закачались. По стоячей воде под ногами жрецов пошла мелкая рябь, и голос, тембром похожий на шуршание сухих листьев, прошептал:

— Я... Здес-с-сь...

— О, Фериссия!.. — Мелисса упала на колени, остальные друиды последовали её примеру. — О, Мать леса! Смилуйся, ибо к Тебе обращаемся...

— Кто... Вы? — прервал её голос. — Кто просит, чтобы Я им явилась?

— Друиды, — сразу ответила верховная жрица. — Друиды посёлков от Лиры на западе до Ады на востоке и от Геккея на севере до Сумалы на юге. Жрецы, Твои преданные служители.

Голос молчал, лишь ткань колыхалась теперь непрерывно, да по поверхности жижи бежали круги.

— ...Кто ты? — после долгих раздумий спросил голос, по-прежнему бестелесный. — Та, которая говорит со Мною?.. Как твоё имя?

— Мелисса, — ответила жрица. — Мелисса Миянская.

— ...Мелисса?.. — повторил голос, словно бы что-то припоминая. — Мелисса... Ты — жрица, верно? Жрица посёлка?

Мелисса откашлялась.

— Я — жрица восьми посёлков, — сказала она. — От Геккея на севере до Сумалы на юге и от...

— Хорошо... — перебил её голос. — Хорошо. И зачем ты, Мелисса Миянская, беспокоишь Меня? Каким правом взываешь ко Мне?

— От лица друидов восьми посёлков я взываю к Тебе, — ответила Мелисса. Голос её был сейчас мягким и даже немножечко виноватым. — Среди нас есть волнение. Брат ополчился на брата, и среди жрецов нет согласия.

На этот раз богиня молчала по-настоящему долго.

— В чём у вас нет согласия? — спросила она наконец.

Жрица вздохнула.

— Как Ты знаешь, о, Хозяйка лесов, мы идём сейчас в поход против диких людей, — начала она ласково и, по всему было видно, выбирая каждое слово. — Мы хотим вернуть земли, что они отняли у Тебя и у нас обманом и силою, и явить нашу силу — Твою силу — чтобы впредь они и помыслить не могли напасть на наши посёлки. Мы собрались в поход...

По-над самой водой прошёл ветер — зародившись за ширмой, он подёрнул рябью поверхность болота, качнул траву, тронул волосы, взметнул полы жреческих одеяний. Это могло быть обычным порывом ветра — это могло быть устало-надменным «И?..», сказанным тем же голосом палых листьев.