Мою жрицу, позволив себе убояться в шаге от Моей великой победы. Ужель после этого вы надеетесь на Моё снисхождение и покровительство? Ужели я не отличу вероломство от праведности, а измену — от добродетели?

Жрецы по-прежнему лежали, распластавшись в созданной ими же топи, и, казалось, боялись пошевелиться. Даже Мелисса имела вид немного напуганный, хоть и гордый. Про воинов и говорить было нечего: вжавшись в грязь, они в своей маскировке почти слились с фоном — что, наверное, и было для них сейчас желанной целью.

Одна только Димеона стояла по-прежнему чуть поодаль с независимым видом и смотрела на развоевавшуюся богиню с разочарованием, переходящим в презрение. И вот в чём была странность: Фериссия, говорившая громко и грозно, словно избегала поворачивать голову в сторону девушки, ведя себя так, будто той вовсе не было рядом, и лишь Мелисса метала иногда в ученицу встревоженно-грозные взгляды.

— Мой суд на стороне верховной жрицы, — богиня жестом руки вызвала из болота коряги и корни — те сплелись в некое подобие трона, и великанша села, по-прежнему возвышаясь над всеми. — Она хорошо потрудилась, и она должна завершить то, что начато. Ты молодец, продолжай в том же духе, и Моя награда не заставит себя долго ждать.

Мелисса выступила вперёд.

— Спа... Спасибо, Хозяйка лесов! — дрожь в её голосе была вполне искренней. — Я буду стараться.

Фериссия смерила её долгим взглядом.

— Ты будешь, — наконец, сказала она. — О, ты будешь!.. Теперь к остальному.

Мелисса поспешно отошла в сторону. Богиня простёрла руку. Повинуясь её жесту, занавес поднялся, и из Врат вышел Сай. Его мантия свисала лохмотьями, на лбу и руках красовались свежие царапины, в очках недоставало одного стекла. Лицо жреца было испачкано грязью, глаза смотрели понуро. Димеона приветливо улыбнулась — долговязый скользнул по лицам собравшихся равнодушным взглядом.

— Молодой жрец Мною найден виновным, — сказала женщина в шлеме. — Маловерие и сомнение не пристали служителю его ранга. Я лишаю его сана, а его наказание состоит в том, чтобы отправиться в далёкие земли, где его никто не знает ни в лицо, ни по имени и где ему во веки вечные будет запрещено служить Мне.

Сай коротко кивнул и, не оглядываясь, побрёл прочь. Димеона шумно вздохнула, и я почувствовал укол ревности. Богиня продолжала:

— Те, кто был на его стороне... Поднимитесь! Я хочу посмотреть в ваши лица.

Саки робко поднялся, Малиста и остальные жрецы-предатели последовали его примеру. Вид их был жалок, как был бы жалок вид любого человека, провалявшегося какое-то время в болоте: по лицам служителей стекала вода с грязью, к одежде пристала тина.

— Предатели, — со смаком повторила Фериссия, переводя взгляд с одного жреца на другого. — Подхалимы. Изменники... Что Мне сделать с вами? С вами, жрецами-трусами, жрецами-отступниками? Ваше малодушие заслуживает урока — плох тот жрец, что недостаточно крепок в своей вере. Вопрос только в том, насколько глубоко вы позволили себе усомниться — от этого зависит, насколько сурова Я буду с вами, и поверьте, Я могу быть суровой настолько, насколько потребуется.

Встав с трона, богиня сделала несколько шагов в сторону проштрафившихся священников — те отводили глаза, опускали головы.

— Я могу отлучить вас от Храма и изгнать в далёкие земли, как молодого жреца, — продолжала воительница, словно рассуждая вслух. — Я могу заклеймить вас позором, лишив всех регалий и снова сделав простыми служителями. Я могу пощадить вас, оставив при Храме. Я могу лишить вас ваших жизней.

Остановившись, Фериссия ещё раз обвела взглядом своё непокорное воинство.

— Всё это кажется Мне неправильным, — продолжала она. — Пожалуй, Я поступлю с вами так...

— А как ты поступишь со мной? — раздался рядом молодой, звонкий голос.

***

— А что будет со мной? — звонким голосом осведомилась Димеона, и всё вокруг замерло: и богиня, и жрецы, и воины, и даже, кажется, сам воздух над топью.

Фериссия медленно обернулась и уставилась на нахальную проповедницу, словно бы в самом деле увидела её только сейчас. Её грозный взгляд и поза, наверное, должны были внушать страх, но Димеона, широко улыбающаяся и едва не приплясывающая, всем своим видом выражала живой, искренний интерес, радость и нетерпение, будто не принимала происходящее всерьёз.

Какое-то время продолжалась война нервов. Наконец, Фериссия переменила позу.

— Кто это? — ровным тоном осведомилась она.

— Это моя ученица, Хозяйка лесов, — затараторила Мелисса, словно боясь, что её перебьют. — Я всегда старалась воспитать её доброй девочкой, но, к сожалению, в последнее время у меня ни на что не хватает рук, и по моей непростительной оплошности она оказалась с теми, кто...

— У меня есть язык, и я могу ответить сама! — отчеканила Димеона, вновь вызывая всеобщее внимание на себя. — Да, это верно: я действительно была её ученицей, хотя ныне и собираюсь сама принять сан. Меня зовут Димеона — Димеона Миянская. Я в самом деле была с теми, кто бросил вызов верховной жрице Мелиссе — более того, именно я и была той, кто бросил ей этот вызов.

— Вот как? — спросила Фериссия.

— Ага! — девочка часто затрясла головой. — Вышло так, что, кроме меня, сделать этого было некому, а поскольку Мелисса сама нарушила все писаные и неписаные законы...

— Придержи язык! — резко выкрикнула Мелисса. — Суд богини свершился, и, если ты думаешь, что твоя болтовня способна что-либо изменить...

Фериссия чуть повела головой — движение было едва