оттенках становилось четче, но чернее. Но четче. Но чернее.

– Вы еще тут? – спросил я.

– Привези ее к мосту на Эс-Эйт. Который с севера. Там есть перехватывающая парковка. Я буду ждать у въезда.

На этот раз я не спешил с отказом.

– Привезешь? – повторил Роман Гёте.

– Обещайте, что не будете ее добивать.

– Хорошо. Через сколько будете?

– Не знаю. Обещайте конкретнее.

Он глубоко, медитативно выдохнул:

– Постараюсь.

И я, поймав себя на точно таком же выдохе, обронил:

– До встречи, господин Гёте.

* * *

Кристе я ничего не сказал. Только помог одеться и, укутав в свою куртку, оставил досыпать на заднем сиденье. Пассата оказалась почти как наша, немного новее, и я быстро разобрался с навигатором. Он показывал тридцать минут.

На въезде в город все выглядело так, будто ничего не случилось. В магазинах горел свет, работали светофоры. Подступал ранний вечер, и пережившие шторм вывески включались одна за другой. Я попробовал послушать новости, но одни выпуски закончились, а другие еще не начались, и лишь однажды, в перерывах между музыкой, ведущие упомянули масштабное отключение электричества как одно из последствий шторма.

Его машина светилась за полкилометра. Может, потому что такой низкий, по-дельфиньему гладкий спорткар я вживую видел лишь однажды, у Белла-Доры, – но из-за ярко-красного цвета тоже. Сложно было поверить, что кто-то мог бросить такую штуку возле перехватывающей парковки, практически под мостом. Разве что поугнетать людей классовым неравенством.

Я припарковался от него по диагонали, проверил спящую Кристу. Потом вышел. Он тоже, почти не отличный от прежних версий себя: в брюках и темно-синем пиджаке, эмоционально задраенный, как вход в радиоактивный могильник.

– Хреново встал, – оповестил меня Роман Гёте.

– Я второй раз в городе, не считая экзамена.

– Где она?

– Внутри. Спит.

– Сколько тебе лет?

– Какая разница?

Роман Гёте смерил меня нарочито снисходительным взглядом. Да пожалуйста, подумал я и спросил:

– Как госпожа-старший-председатель могла допустить это?

– Что – «это»?

– Вы знаете что. Разве с вами не должна была быть бригада реаниматологов? Магазин запасных генераторов? Как простое отключение электричества…

– В этом городе хоть раз отключалось электричество?

– Не знаю… Не помню. Но ведь «Эгида»…

– Я не могу говорить об этом.

Я шумно вдохнул.

– Но, если бы мог, – неожиданно продолжил Роман Гёте, – сказал бы, что целью диверсии была именно ГСП. Восемьдесят лет никто не допускал, что ее можно застать врасплох. Сегодня это свершившийся факт. Теперь под сомнением достоверность самих расчетов по ее массивам, а значит, решений, основанных на них. На фоне этого смерть кого-то там на какой-то там операции – издержки.

– Вас это устраивает?

– Нет. И выводы я сделал. Но когда что-то истончается годами, лицемерно винить того, на ком порвалось.

Я опять посмотреть на его машину. На нее сложно было не смотреть.

– Кристе нужна помощь, о которой она не попросит. Она не сможет… Без.

– Без. Конечно. Одна она осталась без.

Мы замолчали, но ненадолго. Мы оба хотели скорее покончить со всем.

– Я не хочу ей помогать, – Роман Гёте увел руки за спину. – Снова слушать, что виноваты все, кроме них – двух непомерно гордых идиоток, промолчавших точку невозврата.

– У них были причины.

– Не лицемерь. Ничто не оправдывает такую бесполезную смерть. Да, с Адой у нас были разногласия. Мы не виделись много лет. Но Криста могла, и должна была, рассказать обо всем намного раньше. До того, как история болезни перевалила за трехтомник.

Я стиснул пальцы:

– Она боится вас.

Роман Гёте фыркнул.

– Да что я ей сделал бы? Озвучил правду? Можно было потерпеть ради мамы. Раз она так ее любит.

Куча взрослых людей вели себя хуже него, но в ту секунду мой рейтинг мудаков приобрел нового бессменного лидера.

– Не смейте осуждать ее, – процедил я. – Криста делала все, что в ее силах.

– Все, что не ущемляло ее гордости, – сощурился он. – У которой, поверь, очень плавучие границы.

– А знаете, в каком еще случае Аделина не умерла бы? – не выдержал я. – Если бы вы не бросили их кучу лет назад, потому что вам мешал больной ребенок!

– Она не была больным ребенком! – рявкнул он. – Она была мертвым ребенком!

Мы снова заткнулись и, как на финале чемпионата по равнодушию, изо всех сил попытались друг друга перекаменеть.

– Я был прав, – безучастно продолжил Роман Гёте. – А из-за того, что ты сделал, правой оказалась Ада. И вот мы здесь. Без нее.

– Я ничего не делал. И как тот, кто ничего не делал, я ужасно рад, что не вам решать, кто полезен, а кто нет. Потому что есть вещи намного важнее.

Его передернуло:

– Грустные песенки?

– Смысл, – процедил я. – Иметь смысл важнее, чем приносить пользу. Но откуда вам знать? Вас там ни разу не было.

Я не ждал, что это сработает, но он снова взял паузу. Отвернулся, качая головой:

– Теперь понятно, кто научил ее относиться к себе как к особенной. Только мы не в средневековье живем. Если она так сильно хочет… Хорошо, петь, в чем дело? Пой, заливай в интернет, снова пой, снова грузи. Она наверняка наныла альбома на три. Но знаешь, где они? Лежат камнями на алтаре бесконечных страданий, в груде упущенных возможностей, ради которых нужно башкой работать, а не полы в цветочных натирать. Но ведь, если не упускать возможности, не останется поводов страдать.

– Господи… – Я застонал. – Вы никогда не пробовали сказать ей что-нибудь хорошее? Чисто чтобы увидеть разницу?

Он воздел глаза к небу. Так же как она. Как сто раз она.

– Не туда стреляешь, юноша. Зависть, деньги. Желание иметь то, что другим досталось по рождению. Вот что мотивирует ее сильнее добреньких слов.

О, мне было что ответить («чушь», например), когда мы оба услышали звук захлопнувшейся двери. Я обернулся. Криста стояла у черной пассаты и пусто глядела на нас. Затем отвернулась, уставившись на улицу, втиснутую между забором парковки и каменным парапетом, ограждающим обрыв над водой.

– Не надо было отвечать… – донесся до меня шелест ее севшего голоса.

Роман Гёте, вероятно, тоже услышал его.

– Ты угнала корпоративную машину у моего бестолкового и с сегодняшнего дня безработного водителя! – крикнул он. – Считай, юноша избавил тебя от судебного разбирательства.

– Вы обещали, – резко обернулся я.

– Подойди, – проигнорировал он меня, но уничижения в голосе поубавилось. – Нужна твоя подпись. Заодно все обсудим.

Криста не сдвинулась. Я пересек дорогу, взял ее за руку, пытаясь вернуть если не к самой себе, то хотя бы ко мне.

– Давай послушаем, что он скажет.

Она колыхнулась, как воздух, и безнадежно прикрыла глаза.

Когда мы подошли, Роман Гёте закрывал машину. В его руках светился планшет. На таком же мы подписывали соглашения о неразглашении перед встречей по «Эгиде». Криста взяла его, молча склонилась над экраном.

– Первое – документы на выдачу тела. Синяя кнопочка. Подпись пальцем. Я разберусь. Второе – акт освидетельствования, он нужен для начисления компенсационной выплаты. Ада подписала все отказы, однако, чем раньше запустим процесс, тем лучше. Через пару дней нужно будет оформить генеральную доверенность