на моих юристов, если ты не собираешься сама разбираться с перерегистрацией собственности. Затем…

Он резко замолчал. Слезы Кристы капали на экран, на акты и соглашения, всю эту многоступенчатую бюрократию из его равнодушного корпоративного мира.

– Я не понимаю… – прошептала она. – Что тут написано…

Роман Гёте глубоко, медитативно вдохнул:

– Здесь все то, что я говорю. Мне нет смысла тебя обманывать. Но ты всегда можешь пройти медико-социальную экспертизу и подать на меня в суд за то, что я воспользовался твоим уязвимым положением. Только учти, что это будут притязания дислексика к дислексику. Смягчающие обстоятельства могут не сработать на контрасте.

Я недоуменно вскинул голову.

– Вот это – совпадение, – заметил Роман Гёте мимо меня. – Генетика – та еще дрянь.

Криста протянула планшет обратно.

– Я… Не надо. Я справлюсь сама…

На секунду по его дрогнувшему лицу я решил, что Гёте заорет на нее. Но он только сдавленно застонал:

– Что ты за овца такая… В масле заживо сваришься, если сделаешь так, как я говорю?

– Прекратите, – вмешался я.

Криста зажмурилась.

– Тебе недостаточно того, куда вас уже завела ваша гордость? Куда ты еще прешь?!

– Хватит! Она в шоке!

Я встал между ним и Кристой, опустил дрожащий планшет. Слезы текли из-под опухших век не ручьями даже – морями, множа красные пятна на гипсовом лице:

– Я должна сделать все сама… Это моя вина.

Я сжал ее руки:

– Ты ни в чем не виновата. Мама серьезно болела, и…

Роман Гёте демонстративно фыркнул. Я с трудом удержался, чтобы не швырнуть в него планшет, оставшийся в моих руках.

– Я столько раз думала поступить, как он… – прохрипела Криста. – Просто уйти… Бросить ее, чтобы для меня все закончилось, и…

– Крис… Ты этого не сделала.

– Я не успела…

– Неправда.

– Я разлюбила ее, Миш… Разлюбила, как только она стала мне мешать.

Я взял ее за плечи, пытаясь поймать взгляд, удержать в нем свет, тающий вместе с рассудком:

– Не говори так. Ты очень, очень устала…

Криста выпуталась и, шатаясь, отступила:

– Ты был прав. Тогда, в клубе. Я не знаю тебя… Ты не знаешь меня… Я так хотела быть для тебя хорошей, думала… Может, тогда я стану хорошей по-настоящему… Но это невозможно. С теми мыслями, что у меня в голове…

– Крис. То, что ты думаешь сейчас…

Она колыхнулась, опустив веки:

– Она чувствовала это… Что осталась совсем одна… Что я уходила в темноту и приходила в темноту не из-за денег, а потому что не хотела видеть ее. Как она страдает. Становится немощной. Как ей требуется все больше внимания… Я была нужна ей всегда… А меня не хватило даже на благодарность за то, что она выходила меня… Даже на элементарную… человечность. Я столько раз смотрела на нее и думала, что устала кочевать от болезни к болезни… Что если все это закончится… Я смогу… Смогу… – Она неестественно содрогнулась. – Господи. – Вцепилась в волосы. – Я убила ее… Он прав… Я убила маму.

Это было чудовищной ошибкой. Ответить ему. Приехать сюда. Почему я совершил ее? Зачем все время отправлял Кристу к ее отцу? Почему хотя бы сегодня не увез ее далеко-далеко, в глушь, туман и безлюдье, где мы бы, высадив весь аккумулятор его тупой машины, шли, шли, потом остановились, остались, провели отпущенное нам время так, как Криста попросила бы, лишь она была цела.

В отчаянии я обернулся к Роману Гёте.

– Довольны?!

А он даже не смотрел на нас. Но на крик мой, помедлив, отвлекся. Потом снова устремил нечитаемый взгляд через дорогу, и я, проследив за ним, увидел мужчину в черной рясе.

Пришло время вам исполнить свою.

Восемь лет я ждал этой встречи. Не зная, как, и когда, и через сколько. Уверенный лишь в одном: к тому времени Криста будет готова.

А она не была. Никогда теперь не будет.

Я посмотрел на ее крохотное, скользкое, воспаленное лицо и заплакал от любви к нему. Я не мог отпустить Кристу сегодня. Она же погибнет, стает от горя. Каждый всхлип делал ее легче на грамм души.

Я снова посмотрел через дорогу. И понял: мужчина в черной рясе смотрит не на нас. Медленно, будто вторя закадровому голосу, я проследил за его взглядом, повторяя ранее пройденный путь, только в обратном направлении.

Это были крохи. Мгновение. Потом Роман Гёте отвернулся. Но я видел, что он видел. Что я видел. Что это был Дедал.

Криста никогда не будет готова.

Он – был.

Я ткнулся лбом в ее лоб, слушая, как он открывает машину. Какая-то часть меня напряженно ждала, что он сядет, заведется и уедет, но другая знала: останется. Не только сейчас. Насовсем. Теперь, глядя на Кристу, он видел то же, что и я.

Я сунул проклятый планшет под локоть, взял ее лицо в обе ладони:

– В мире не бывает совпадений. Все происходит зачем-то… Не со всеми, наверное, но с тобой точно. Доверься миру, Крис, прошу. Он на твоей стороне. Даже если ты никогда не сможешь простить себя, знай, что твоя мама простила бы тебя… И попросила бы то же, что я сейчас… Что мы всегда просили, помнишь? Пой. Не оставляй музыку, чтобы ни случилось. А когда боль стихнет и счастья станет больше несчастья… Когда ты почувствуешь, что находишься в нужном месте с нужными людьми вокруг, перед тысячами преданных фанатов… Передай мне привет. Хорошо? Я постараюсь услышать.

Криста слепо кивнула, топя нас обоих в слезах. Я поцеловал ее лоб, запоминая в нем все: и влагу, и жар, и тонкую кожу, на которую однажды лягут слои косметики, грима и, конечно, фата, а потом, много десятилетий спустя, появятся первые морщины. Это и будет жизнь. Моя тоже.

– Прощай, Крис.

Я усадил ее, почти в беспамятстве, на заднее сиденье. Положил рядом планшет. Роман Гёте за рулем молчал, да и мне говорить с ним было не о чем. Я закрыл дверь и отошел. Он завелся и уехал. Вот так просто, как заждавшееся такси. Между нами тремя все было кончено.

Конечно, потом, когда они исчезли вдалеке, меня подкосило. Я молча осел в грязь. Мужчина в черной рясе неспешно поглядел по сторонам и пересек дорогу.

– Никогда-никогда? – выдохнул я на его приближение.

– Никогда-никогда, – подтвердил Дедал.

Я посмотрел на остывающие руки.

– Не сомневайтесь, – продолжил он. – Вы провели прекрасную оптимизацию. Мы все нуждаемся в этом союзе. Как говорит господин Ооскведер: два больше двух.

Говорит, бездумно повторил я. Все еще, где-то там.

– Неужели не было шанса спасти ее маму?

– Был. Разумеется. Но не у вас.

Я ждал этого дня много лет (и не ждал, господи, зачем, почему все случилось так быстро). Я думал, когда Криста уйдет, что-то изменится. Не вокруг, но внутри меня. Я буду счастлив. Или в ужасе. Освобожусь от томящих ожиданий. Пойму, как много потерял. Но вот, все было кончено, секунда за секундой вливалось в