Комсомольском проспекте, а дед с бабкой остались при музее, вернее, они как-то обменялись, точно не помню. В школу я пошел с новой квартиры и в гости к деду ходил в музей, отец там работал ученым секретарем, посвятил жизнь служению отцовскому делу.

Так вот о чем я… Дед Санто спустя малое время после приезда был бездомным и безработным, слово «бомж» тогда не котировалось, но деду Санто пришлось бы по душе. Дед Ольгерд нажал на рычаги и кнопки, после чего получил разрешение прописать у себя во флигеле родственника для временного проживания, которое перешло в постоянное.

И вовремя, через несколько лет дед Ольгерд отошел в мир иной, а музей почти расформировали, точнее, сильно уплотнили, перевезли несколькими кварталами дальше от центра и поместили в полужилое помещение, там отец работал и соблюдал наследие, но для житья оно было не приспособлено совсем.

Бабушка Неонила сама по себе была ученой дамой и доктором медицинских наук, занималась теоретической нейрофизиологией, по этому случаю для нее была выделена квартира из академических фондов, небольшая, но уютная. И в память о почившем деде Ольгерде она взяла Санто жить к себе, должным образом прописала и выделила комнату для проживания и хранения научного архива. До того момента его научное барахло хранилось в дедовом музее, в запасниках. Что там было, знали только мы с ним, больше никто. Следует сказать, что бабуля Неонила с дедом Санто активно друг дружку недолюбливали, но для бабушки долг и честь были превыше остального, посему они почти десяток лет прожили на одной жилплощади.

Потом, как мне исполнилось 16, то вместе с получением паспорта я был прописан к ним сам-третьим по той уважительной причине, что старушка-бабушка нуждается в уходе и присмотре. На самом деле в те времена так делалось довольно часто, для того, чтобы жилплощадь не пропала после смерти старшего поколения. Напоминаю, наверное, зря, что собственности на недвижимость в советские времена не существовало, все жили по прописке и социальному найму.

Теперь, наверное, пора бы приступить к делу и выделить интересующую линию с наследством деда Санто. Прежде, разумеется, следует сказать, что дед Санто имел привычку к рассказам о своих путешествиях и приключениях, однако не ограничивался советским опытом «каторги и ссылки», напротив, с удовольствием толковал о том, что было ранее, то есть о глобальных вояжах в рамках больших путешествий для расширения научного кругозора (так было принято). Также об экспедициях предпринятых по специальности и на пару с братом, то есть с дедом Ольгердом. Таковых было две, точнее, одна, но с разными вариантами.

Временами казалось (когда я немного подрос), что Санто подчас забывает, как рассказ звучал раньше или намеренно путает детали. В повествованиях дед Санто возвращался на родину самыми разными способами, то морскими путями, то пешим и конным ходом через Гиндукуш и Алтай, но всегда с приключениями. Которые мне, по молодости лет, казались гораздо интереснее, чем достоверность рассказов. Синхронно бабушка Неонила предупреждала, что Александр с молодых лет любил присочинить и был склонен к паясничанью, поэтому сведения, им изложенные, следует воспринимать с разбором, а главное – никому не пересказывать во избежание неприятных последствий.

Дед Ольгерд уклонялся от подобных разговоров, заверял, что с научной точки зрения сведения, собранные братом – ничтожны, а занимательность в изложении он приобрел по необходимости, поскольку умение складывать байки сильно помогало в местах заключения. Теперь бедняга не вполне уверен, что было на самом деле, а что явилось плодом фантазии. Но мне было все равно интересно, в особенности рассказы о Южных морях, островах в океане и тропах в джунглях, по ним следовали невиданные звери, летали змеи и ящерицы, а вокруг росли невероятные цветы с немыслимыми свойствами.

Впечатления проявились свойственным мне образом, я забросил чтение, вместо того стал живописать пером и кистью фантастические пейзажи и натюрморты, какие только могли представиться воображению, учеба оказалась заброшенной, а предки коллективно встревоженными, додумались даже свести меня к знакомому психологу. Слава господу Богу и научному прогрессу, мужик оказался знающим и безвредным, побеседовал со мною накоротке, глянул, затем похвалил картинки и прописал деду с бабкой по хорошей порции успокоительного (я услышал о том от деда Санто).

Зачем приведено и отчего вспомнилось, наверное, для полноты повествования или для исчерпывающей точности. Как хронист, я расту над собой по мере написания. Однако следующим летом я отправился в первое путешествие в рамках страны проживания.

После из двадцать пятых рук досталось объяснение. Типа того, что дед Санто имел серию бесед с братом и прямо указал, что, ежели в семье хотят, чтобы парнишка занял нишу в фамильном наследии, то его следует приучать сызмальства. Конкретно, мальчонка тоскует по странствиям, надобно обратить внимание и предоставить возможность, вместо визитов к врачам подозрительной специальности.

В отличие от иных советов Санто, этот был принят во внимание, и меня устроили в команду университетских спортсменов, они поехали по обмену тренироваться на базу «Стрыйского» университета. (На самом деле университет во Львове носил имя Ивано Франко, однако студенты переименовали заведение в честь знаменитого Стрыйского парка). Сама база располагалась в Карпатах подле протекавшей мимо речки Латорицы. Со спортом у меня всегда были трения, но в команде нашлось место для нескольких мальчиков-девочек из профессорского сословия, нас взяли в виде бесплатного приложения и не обращали внимания, пока мы отдыхали сами по себе, но в недалекие горные походы и поездки по окрестностям охотно брали.

Путешествие выдалось без приключений, но оставило незабываемые впечатления, высказано на редкость банально, но именно так и было. Розовые горы на рассвете, альпийские луга под ногами, стремительная мелкая Латорица и череда невысоких лесистых гор, заполнявшая видимое пространство, пока мы ехали автобусом, а местные студентки выпевали необычно красивые мелодии. Между тем забор отгораживал базу от прилежащих селений, оттуда местные подростки стремились на танцы и пугали девочек до полусмерти, упоминая загадочную «закарпатскую бандеру». Не правда ли, вышло весьма ко времени и к месту? Тем не менее, продолжаю.

Когда я вернулся в августе «после долгих странствий» шло последнее лето пребывания на даче деда Санто. Следующей зимой не стало деда Ольгерда, и Санто не счел для себя возможным гостить у осиротевших родичей, которые за моим исключением не слишком были ему рады, звали, конечно, хотя без настоятельности. Но последним августом, изживая яркие впечатления, я охотно исполнял в полный голос походный марш локальных альпинистов, подхваченный в Закарпатье, его распевали студенты среди живописных гор у вечерних костров. В отличие от звучных народных песен, исполняемых девицами,