музея, хотя обозначить этим словом коллекции предка было бы преувеличением. Экспонаты хранились без системы и сортировки, точнее будет сказать, что предок, возможно, имел план размещения, но никому не сообщил, или бумага утерялась, хотя предварительная опись вроде бы имелась в архиве у стряпчего. Моим взорам предстала живописная, но неудобозримая картина, скорее напоминающая жилище средневекового аптекаря-алхимика.

Камни в упаковках и на витринах, альбомы с зарисовками, сушеные и заспиртованные организмы в склянках теснились на полках. В шкафах и бюро нашлись рукописи и ворох бумажных материалов, черновики и копии писем с обращениями куда ни попадя.

Мой английский язык оказался недостаточно научным и мало архаичным, Эндрю не мог служить переводчиком, но я браво сражался с бумажным врагом, пока не вычленил почти завершенную рукопись о тех самых путешествиях. Это была предпоследняя копия с набросками от руки и кустарно сделанными географическими исчислениями. Из того же источника я извлек ценную информацию, послужившую в дальнейшем отнюдь не к чести и не к славе. В один прекрасный момент среди архивной пыли и полутьмы по причине закрытых ставней я понял, что часть музейного антуража, а именно предметы по этнографической специальности братца Олькинса: ожерелье и тиара с круглыми большими камнями – принадлежат к добыче, привезенной из экспедиции на остров Калимантан.

О приобретении предок Готфрид выдавил из себя несколько эвфемизмов, скорее всего, автору было неудобно сознаться, что он завладел предметами местного культа не совсем благовидным путем. Осмотрев камни и оправу-склейку новыми глазами, я понял, что предок отнюдь не все камни отправил на изучение к ювелирам и ничего не выбросил со скал.

Не оправдавшие себя камни он отправил в будущее под присмотр потомков, которым однажды взбредет в головы изучить сомнительные сокровища. Потомками, как выяснилось, стали отдаленные российские немцы с фамилией Кнолле, то есть мы с Олькинсом, точнее, я в единственном числе. Остальным наследникам музей и предок были до тусклого газового фонаря, коими освещались улицы британских городов в те времена (выражение, как сам понимаешь, подвернулось современное).

Извини, дорогой, я тоже поддался слабости, и отчасти стесняюсь сообщить, что последовал примеру Готфрида, вынес из музея выбранные места из путевого журнала и наглядные приложения. Точнее, перебрал наличествующие камешки и захватил с собой экземпляры покрупнее, заодно с ожерельем и тиарой. Это было в высшей степени ненаучно и неправильно, хотя формально разрешено. Но ведь, черт меня побери, думал я – остальным родичам нет никакого дела. Тем не менее открыл Олькинсу неприглядную истину, только очутившись на дивном острове.

Сейчас делаем перерыв, прошлое никуда не денется, а мы станем говорить о будущем, если ты не слишком шокирован».

4

…Шокирован я, стоит признать, вовсе не был, сам поступил бы так же, во всяком случае в тогдашнем своем возрасте. И вообще, стоит признаться еще раз, я слушал рассказ деда Санто как предысторию к роману приключений, где излишняя щепетильность искателей кладов вовсе неуместна. Но это к слову.

Санто тем временем тяжко выдохнул и приступил к демонстрации. Долго развинчивал и проворачивал закаменевший футляр из древней кожи, разматывал упаковочный пергамент с надписями и под конец развернул несколько комков папиросной бумаги, больше всего они напоминали завернутые орехи, с моей точки зрения довольно мелкие. Будучи распакованными, «орехи» показались непрозрачными камешками, круглыми и овальными, при неважном освещении цвет не проглядывался. Затем дед Санто зажег лампу посреди темного дня, и камни определились. Прозрачности почти не прибавилось, но цвета слабо проявились в красном и оранжевом сегменте спектра.

– Вот оно, – сказал дед Санто. – Вопрос в том, что по сию пору никто не знает, каковы камешки на самом деле. Предок Готфрид мог ошибаться или нет, а мне не пришлось провести приличного анализа. Даже царапин на стекле не вышло, камешки все закругленные. Обстоятельства моей жизни ты знаешь, было не до того, а пока возил коллекцию на кораблях британского торгового и военного флотов – не получалось. К тому же всегда был уверен, что время будет и тогда…

Скорее от смущения или чего-то подобного, я не собрался с репликой, потянулся к разложенным камням и развернул один из крупных, на бумажке обозначилась надпись, но читать я не стал, а поднес темный орех к свету лампы. И в самом центре засветилась искра, похожая на небесный уголек, когда он медленно гаснет на закате, становясь меньше и меньше. Но этот оставался.

– Смотри, я не ошибся, – оживился дед Санто. – Ты взял самое занятное, чутье есть, эта штучка именная, с нею связана легенда. Но о том после. Сейчас скажу, зачем тебя позвал, это станет немного сложнее.

– Слушаю очень внимательно, – я выдал дежурную фразу, а дед опять вздохнул и, мешкая почти на каждом слове, приступил к изложению.

По мере рассказа он катал по столу развернутые камни и не выпускал из рук обертку от того крупного, который я случайно выбрал.

«…Видишь ли, дружок, ты очень молод, а задача труднее, чем ты думаешь и можешь исполнить, по крайней мере сейчас. Под занавес долгой жизни пришло в голову подвести итоги и посильно разобраться. Не спорь, жизнь может оказаться долгой, но бесконечной не бывает. Остальное я вроде уложил по полкам, как предок Эллис Готфрид, но его наследство с загадками остались дразнить воображение, если можно так высказаться.

Ведь и глупую частушку я просил тебя заучить не зря, была идея довольно-таки сомнительного плана, но на свете возможно все, что угодно. Тебе оставлю большую часть камней и журнал предка Годфрида с моим небрежным переводом, там записано, как он попал в нужное место и примерные координаты. Очень примерные.

С этим заданием я справился, с помощью дружков-офицеров с корабля «Гордый Дорсет». В процессе обнаружилось, что предок промахнулся, и деревня с озером в его исчислениях покоится на мелководье у берегов океана, предку пришлось обойтись без точных инструментов, он определялся на глазок, как мог. После расскажу, что выяснилось на острове, пока твой дед меня оттуда не отправил, но сейчас речь пойдет о другом.

Как тебе известно, мои отношения с казенной наукой сложились трудно, ныне я числюсь научным консультантом с жалованьем в сто двадцать ваших рублей, столько же выходит у так называемого младшего научного сотрудника. Правда, в отличие от него я не обязан присутствием, в основном провожу семинары где-то раз в месяц или два, веселю публику байками и дерзкими предположениями, студенты с аспирантами слушают снисходительно, для них я вроде мамонта в местной тундре. Только говорящий и пока живой, на том