из Шотландии, там жил двоюродный дядюшка или дед, ученый путешественник, известный не достижениями, а печальными последствиями изысканий, с фамилией Готфрид.

Мне довелось утираться полотенцем, на котором кропотливо была вышита буква G, и говорилось, что вещь пришла как часть приданного из семейства Готфридов. Факт удостоился упоминания потому, что льняное полотенце стало единственным вещественным доказательством, остальное пребывало на уровне преданий, слухов и прочих недостоверностей.

Включая среднего качества роман колониальных приключений, написанный каким-то подражателем Уилки Коллинза. Хотя бытовала версия, что мастер сам описал злоключения предка и публиковал под псевдонимом, но принадлежность не установлена, потому что он впоследствии устыдился содеянного. Однако сочинение валялось в семейных архивах, и матушка, известная интересом к искусствам (до замужества), сделала перевод на русский язык, однако издать не рискнула. Думаю, что склонностью к критическому суждению мы обязаны ей, отец занимался одною коммерцией, владел кирпичной фабрикой на окраине, остальное оставляло его равнодушным.

Тем не менее, переводная версия семейного предания в семействе имелась, одним летом мы с Олькинсом отыскали бумаги на чердаке и с матушкиного позволения ознакомились. Дело было в деревне Пеленеж, отец купил барский дом для семейного отдыха на природе, туда свезли фамильный архив, отец не терпел в московской квартире лишних бумаг, считал, что они представляют опасность при пожаре. У отца наблюдалась фобия, фабрика однажды едва не сгорела, и осадок остался навсегда. На чердаке было много всего, даже журнальный экземпляр известной работы о Толстом и Достоевском, мы с братцем взялись читать и не смогли, взамен утешились матушкиной рукописью, затем задали вопросы.

Предок Эллис Готфрид оказался довольно бойким старикашкой. На склоне лет он уплыл в далекие страны для опровержения дикой теории некоего Чарльза Дарвина, хотел найти артефакты, которые положат конец безбожным умствованиям. Или такую подробность автор присочинил, толком никто не знает. Тем не менее, профессор хлебнул путешествий сполна, знался с легендарными персонажами британской колониальной истории и вывез из странствий неплохой мешочек занятных камней. Ко всему прочему он взял в голову, что камни могут быть драгоценными. Вследствие чего решил совместить науку с практикой, позабыв о посягательстве на божественные истины, то есть Дарвин пошел побоку, и больше упомянут не был. Но камешки подвели старика, он довольно скоро выяснил, что драгоценность мнимая, над беднягой посмеялись, и, опозоренный, он закончил жизнь в печали. По версии сочинителя, правда, он швырнул добычу в море со скал, затем бросился в пучину сам.

Происшествие было описано с чувством, герой маялся муками совести, винил божественное провидение и каялся в том, что предался научной гордыне, но не смирялся и всякое такое прочее, запоздалый байронизм.

В семейных преданиях, однако, значилось, что профессор поник, но не сдался, до конца жизни писал в своей убогой келье рассказ о былых странствиях и учреждал домашнюю коллекцию всего, что он вывез. Там оно и осталось при одном из университетов Севера.

Вовсе не исключаю, что семейные предания пробудили наше с братцем воображение, слава Всевышнему, что не по части словесности. Тем не менее, по мере взросления мы интересовались науками, в частной гимназии на Старой Басманной улице такой подход к жизни поощрялся. Олькинс оглянуться не успел, как стал подающим надежды этнографом, а мне достались минералогические науки. Не следует думать, однако, что камешки из фамильной легенды сыграли какую-то роль, о них, также о бедняге Готфриде мы забыли довольно основательно.

Но вспомнили, сначала в шутку, потом конкретно, когда Олькинс, ставший молодым доцентом, собрался в первую иноземную экспедицию на далекие острова к милым его сердцу аборигенам изучать традиции и нравы, лавры Миклухо-Маклая поманили и вдохновили. А меня по молодости лет манили неизведанные земли, но до своей экспедиции я пока не дослужился, потому напросился к Олькинсу внештатным ассистентом, чему братец обрадовался до смерти, поскольку казна платила за мои перемещения, а жалованья не платил никто из них. Однако следуем далее.

Не совсем припоминаю когда и по какому поводу, возможно, что по денежному, мы вспомнили семейные предания и после недолгого размышления включили остров Калимантан себе в расписание, потому что злополучный предок плыл на паруснике именно в те каря и вывез не оправдавшуюся добычу оттуда. А младший в семействе, то есть я, имел дерзость помыслить, что наука шагнула далеко вперед, и мои штудии могут пригодиться при опознании сомнительных камней. Вдруг в прошлом воплощении они ошиблись, а мне доведется восстановить поруганное имя предка и финансировать участие в экспедиции, чем черт не шутит?

Поскольку выезд «в поле» предполагался из Великой Британии, не стану объяснять почему, мы связались с «глазговскими» и «эдинбургскими» родичами, отдаленные потомки Готфридов числились в переписке, слабой и нерегулярной, тем не менее оставались в поле зрения. Они в чьем-то лице сообщили, что совместно обладают скромным наследством от общего предка, конкретно домовым владением вблизи университета.

Изначальный Эллис Готфрид оставил ветхое строение в общую пользу с непререкаемым условием, там до конца времен на верхнем этаже должен оставаться его личный музей, но нижнее помещение могло пользоваться кем угодно из семейства. То есть продать его никто не мог, но сдавать жилые помещения не возбранялось. Из того следовало, что содержимое музея осталось ровно в том виде, в каком было завещано щепетильным предком и ждало своих исследователей. Охранял содержимое, как жилое, так и научное, некий Эндрю, отставной солдат колониальных войн.

Это выяснилось, когда мы прибыли на место. Олькинс остался в Лондоне, нырнул с головой в научную и хозяйственную подготовку экспедиции, я же направил стопы на Север и приземлился в оставленном жилище Готфрида с тем, чтобы изучить научное наследие. Нам повезло, жилая часть оказалась незанятой, мне было разрешено поселиться и заняться музеем. Родичи исполнили специальную бумагу, она гласила, что музейная коллекция доступна моему изучению, рукописи общего предка можно копировать, также свободно использовать иные материалы, если они не числятся в музейном каталоге. В частности сдавать на анализ по моему научному усмотрению. Родственники были в курсе, что Олькинс отправлялся в экспедицию по делам этнографии и предоставляли в наше распоряжение доступный материал с некоторыми ограничениями. Имея в виду устный отказ от участия в разделе наследства, они за пол-столетия не пришли к общему согласию, что с ним делать.

Шотландский воин Эндрю принял бесплатного подселенца с распростертыми объятиями, мы отчасти подружились, он повествовал о боевых заслугах, а я оживлял познания в языке за бутылкой виски, хотя примесь шотландского диалекта слегка смущала. Наряду с распитием горячительного в обществе солдата (это было вечерним занятием) днями я изучал содержимое верхнего помещения, то бишь