события двадцатилетней давности и происшествия сегодняшнего дня. Они как будто не чувствовали ни груза времени, ни даже границ между жизнью и смертью. О живых и мертвых они говорили совершенно одинаково».И. Одоевцева.На берегах Сены

Как и прежде, Зинаиду Гиппиус боялись, над ней издевались, ее недолюбливали и все равно тянулись к ней. Каждое воскресенье квартира Мережковских становилась центром притяжения для самых разных людей. Здесь бывали и Владислав Ходасевич, и его супруга Нина Берберова, и Иван Бунин, и бывший председатель Временного правительства Александр Керенский, и юмористка Надежда Тэффи, и религиозные философы Лев Шестов, Николай Бердяев…

«Положив ногу на ногу и закинув голову, слегка прикрывая веками свои близорукие глаза (ставшие к старости косыми), она играла лорнеткой, слушая Маклакова, который цветисто и уверенно продолжал свой рассказ. Она всегда любила розовый цвет, который не шел к ее темно-рыжим волосам, но у нее были свои критерии, и то, что в другой женщине могло бы показаться странным, у нее делалось частью ее самой. Шелковый, полупрозрачный шарф струился вокруг ее шеи, тяжелые волосы были уложены в сложную прическу. Худые маленькие руки с ненакрашенными ногтями были сухи и безличны, ноги, которые она показывала, потому что всегда одевалась коротко, были стройны, как ноги молодой женщины прошлых времен. Бунин, смеясь, говорил, что у нее в комоде лежит сорок пар розовых шелковых штанов и сорок розовых юбок висит в платяном шкафу. У нее были старые драгоценности, цепочки и подвески, и иногда (но не в тот первый вечер) она появлялась с длинной изумрудной слезой, висевшей на лбу на узкой цепочке между бровями».

Н. Берберова. Соль земли

Секретарь Мережковских Владимир Злобин заведовал угощением. Денег не было, и потому кофе полагался лишь Зинаиде Николаевне. Остальные должны были довольствоваться чаем. Но никто не роптал – в конце концов, сюда шли не за этим.

Они прижились в Париже, стали здесь своими. И все-таки Зинаида Николаевна еще надеялась на возвращение…

Господи, дай увидеть!Молюсь я в часы ночные.Дай мне еще увидетьРодную мою Россию.Как Симеону увидетьДал Ты, Господь, Мессию,Дай мне, дай увидетьРодную мою Россию.

Но этого ей дано не было.

Иногда между супругами происходили такие диалоги:

«– Зина, что тебе дороже: Россия без свободы или свобода без России?

Она думала минуту.

– Свобода без России, – отвечала она, – и потому я здесь, а не там».

Н. Берберова. Соль земли

В пожилом возрасте Зинаида Николаевна стала глуховата. Гости, знавшие об этом, старались садиться со стороны слышащего уха. Остальным она любила отвечать, и часто невпопад: «Я не согласна». Эту фразу Гиппиус употребляла чаще остальных.

Каким идиллическим ни был их брак с Дмитрием Сергеевичем, Зинаида Николаевна никогда не превращалась в чеховскую «душечку». На многие вещи они с супругом смотрели совершенно по-разному и яростно спорили.

Но с годами все больше боялись друг за друга. Если кто-то из супругов заболевал, другой места себе не находил от тревоги.

«Зеленая лампа»

На «воскресенья» у Мережковских собираются друзья. Но им этого мало. Домашний, привычный круг друзей, разговоры в гостиной – слишком обыденно и мелко.

Они начинают заниматься созданием нового крупного идейного центра, который должен объединить эмиграцию. Он получает название «Зеленая лампа» – так в свое время именовался кружок петербургских литераторов, в котором принимал участие молодой А. С. Пушкин.

Начинание оказалось на удивление удачным. Первое собрание прошло в помещении Русского торгово-промышленного союза в феврале 1927 года. Владислав Ходасевич сделал на нем доклад о первой, пушкинской «Зеленой лампе».

Вообще же вечера проходили так: у каждого собрания была своя тема. В соответствии с нею готовили свои выступления докладчики, а после каждого сообщения проходило обсуждение, иногда довольно бурное. Все это стенографировали и публиковали в журнале «Новый корабль».

Одно из первых сообщений – о русской литературе в изгнании – сделала сама Зинаида Николаевна. Впрочем, она и ее супруг были лишь неформальными организаторами и вдохновителями «Зеленой лампы», президентом же назначили Георгия Иванова. Его супруга, поэтесса Ирина Одоевцева, оставила интересные и остроумные воспоминания о «Зеленой лампе». Она, в частности, вспоминала о том, как писательница Надежда Тэффи приготовила для одного из собраний серьезный доклад об аскетизме, публика же привыкла воспринимать ее как юмористку и потому на протяжении всего доклада хохотала.

Мережковские не стремились собрать людей, во всем с ними согласных. Во время споров они нередко оставались в меньшинстве.

Кто только не бывал на этих вечерах! Приходили иногда сотни людей, и это при том, что с каждого из присутствующих взималась небольшая сумма – на аренду зала. Некоторые, особенно волнующие темы рассматривали на протяжении двух или трех собраний.

Однако в 1930-е годы «Зеленая лампа» постепенно теряет свою популярность. Все меньше и меньше людей собирается в зале. Остается лишь узкий круг друзей.

После смерти супругов Мережковских «Зеленая лампа» прекратила свое существование. В послевоенную пору русская эмиграция в Париже становилась все более разобщенной. Зинаида Николаевна и Дмитрий Сергеевич были, как ни удивительно, тем центром, который скреплял самые разнородные литературные – и не только литературные – круги. Без них все распалось.

«В 30-х годах „Зеленая лампа“ уже не горела ослепительно и не проливала яркого света на эмиграцию, освещая ее совесть, душу, ум. Все, не исключая Мережковского и Гиппиус, чувствовали, что „заговор“ не удался, хотя и не сознавались в этом не только публично, но даже самим себе».

И. Одоевцева.На берегах Сены

Неуютная Франция

В 1932 году случилось то, чего не мог ожидать никто: русский эмигрант, монархист Павел Горгулов убил президента Французской Республики, семидесятипятилетноего Поля Думера. Седобородого старика президента, потерявшего четырех сыновей на Первой мировой войне, во Франции очень любили. Горгулов, судя по всему, был просто сумасшедшим, особых причин для ненависти к президенту у него не было. Трагическое происшествие произвело в Париже эффект разорвавшейся бомбы. Отношение французов к приезжим из России довольно резко изменилось и стало весьма неприязненным. Парижане с ужасом оборачивались, заслышав русскую речь.

Эмигранты, которые уже прижились в Париже, были растеряны: казалось, что вторая родина отвергает их. Во Франции становилось страшно, неуютно, не по себе.

Настигали и материальные трудности. Чешский президент Томаш Масарик выплачивал русским эмигрантам, в том числе Дмитрию Сергеевичу и Зинаиде Николаевне, пособие, но это не могло длиться вечно. Программу помощи русским эмигрантам начали сворачивать.

Кроме того, Европа, а особенно Франция, 1930-х годов стремительно левела. Мережковским это казалось угрожающим признаком – они боялись пришествия здешних, европейских «большевиков». И Дмитрий Сергеевич начал с интересом и надеждой обращать взоры к тем странам, где к власти приходили диктаторы фашистского толка. Это было, наверное, главной и роковой ошибкой его старости. За эту ошибку пришлось расплачиваться и ему, и Зинаиде Николаевне.

А Гиппиус, кстати говоря, всегда оставалась собой. Говорят, в тот день, когда произошло убийство президента и все эмигранты метались по Парижу