На руке красным светом горели пять цифр.

«Это конец пути. Ты, достойнейший, войди же в Библиотеку Желаний. Ибо ждут тебя там несметные знания, что исполнят любые из твоих мечтаний. Не бойся желать, путник…»

— Как попасть в настоящую Библиотеку? — нетерпеливо спросил Мор.

— Тут сказано, что двери любой из библиотек мира способны открыться в Библиотеку Желаний. Достаточно приложить к ним руку с пятью метками пути.

— Это ведь тоже считается дверьми библиотеки, да? — Зэк вытянул чёрную культю в сторону деревянных створок, так и не выпустивших путников из зала.

— Ну-у. Думаю, что да.

Они нерешительно подошли к бледно-голубым дверям, оставляя за спиной пепелище и брошенную пятую книгу, ставшую совершенно бесполезной для них двоих.

— Мы точно хотим туда попасть? — без особенной уверенности в голосе спросил Пётр, поглядывая на Мора. Но он ответил ему тёмным сверлящим взглядом.

— Да. Я столько дерьма вытерпел не для того, чтобы сдрейфить на пороге. Эта Библиотека даст мне денег, вылечит эту чёртову руку, а ещё… ещё я отыщу этого сраного хранителя и заставлю его жрать собственные потроха. Мне кажется, что теперь именно это стало моим самым сокровенным желанием!

С этими словами Мор приложил раскрытую ладонь к створке двери. И Пётр молча последовал его примеру.

Двери раскрылись совершенно беззвучно. А за порогом стоял ослепительно-яркий золотистый свет, что лучился из стрельчатых окон, разливался по мраморному полу и мягко обтекал высокие резные шкафы — книжные шкафы — которым не было конца и края. Они тянулись вдаль до самого горизонта ровными рядами. А в воздухе порхала золотистая пыль.

— Я боялся этого и ждал. Но вы всё же нашли её… — эхом отразился от стен знакомый скрипучий голос, а из теней выступила закутанная в чёрное одеяние фигура хранителя.

Глава четырнадцатая

Библиотека Желаний

— Ты!.. — процедил сквозь сжатые зубы Мор и весь напружинился, будто готовясь к прыжку.

— Я не позволю вам пройти дальше, — медленно произнёс хранитель, делая шаг вперёд. — Лучше вам будет умереть от моих рук, чем подпитать её…

Последние слова он прошептал, но Пётр их услышал и нахмурился. Одному Мору было плевать, что там бормотал хранитель. Эдик достал выкидной нож из-за голенища кирзового сапога и наставил на фигуру в чёрном рубище.

— Ты заплатишь за мою руку. За всю ту боль, что мне пришлось из-за тебя пережить, ёбаный урод!

— Мор!.. — воскликнул Пётр, пытаясь его остановить.

— Не вмешивайся, висельник! — рыкнул Эдик и бросился на хранителя, как бык на мулету.

Пётр отступил к дверям Библиотеки, уже успевшим беззвучно закрыться. Он во все глаза наблюдал за развернувшейся перед ним схваткой. Мор, хотя и был истощён, а правая рука висела вдоль тела плетью, но решительность полыхала в его груди неугасимым огнём Александрийского маяка. Он делал короткие и резкие выпады, стремясь задеть противника.

Хранитель выглядел неловким. Он пробовал уклоняться, но делал это неуклюже, то и дело врезаясь в шкафы и опрокидывая книги на пол. Словно его тело было окостеневшим, как у мертвеца. На растрескавшемся белом лице отражалось нечто похожее на безнадёжность, когда нож Мора раз за разом вспарывал чёрную хламиду, отрывая целые лоскуты.

Мор поймал соперника, сделав ложный выпад, и когда хранитель дёрнулся в нужную сторону, зэк глубоко полоснул его ножом по боку. На лезвии осталась кровь. Алая и горячая, как у всех живых существ.

— Это кровь! — шумно дыша, с ликованием воскликнул Мор. — Значит, ты — человек! Ты никакой не призрак! И, значит, тебя можно убить!

Этот простой вывод дал Эдику новые силы. Он так яростно и быстро набросился на противника, что зажимавший рану хранитель едва успел увернуться. Он достал из складок рубища явно старинный стилет с чёрной рукоятью, но не успел им воспользоваться — Мор сшиб его с ног, выбивая оружие. Зэк грубо повалил хранителя на пол и вонзил нож ему прямо в плечевой сустав, с наслаждением его проворачивая и наблюдая, как корчится враг.

— Получай, гнида! Почувствуй ту боль, что чувствовал я! Ну, давай! Кричи!

И хранитель сипло едва слышно закричал от боли, выталкивая звуки из горла. На его лице стало в разы больше трещин — кожа расходилась, рождая чёрные кровоточащие разломы.

— Мор, оставь его! — попросил Пётр, приближаясь.

— Ни за что! Я бы хотел, чтобы он сгнил заживо, как и я! Чтобы он ощутил, каково это, когда твоя плоть разлагается и воняет, когда кожа чернеет, а под ней тлеют кости!

Хранитель распахнул рот в исступлённом крике, но из его горла вырывались лишь надсадные глуховатые звуки, похожие на стенание дикого зверя.

— Но у меня нет времени смотреть, как он гниёт. Я буду милосерднее, чем он.

Мор решительно и быстро выдернул нож из плеча и всадил его в район рёбер, надеясь, что задел сердце. Белые пальцы хранителя скрючились, он задёргался, болезненно и сипло дыша. Из груди тонкой струйкой полилась горячая густая кровь, пропитывая рубище.

А после хранитель стал обмякать, расслабляться. Только тусклые глаза вращались, ощупывая лица склонившихся над ним Мора и Петра, а в уголках появились слезинки.

— …Я…я…хранил не Библиотеку от вас… а вас от библиотеки…

Это были его последние слова, после которых гипсовое лицо разгладилось, губы безжизненно распахнулись, а тусклый взгляд замер, устремлённый в золотистый потолок Библиотеки. И Пётр был готов поклясться, что эта погребальная маска дышала умиротворением и радостью. Будто он наконец-то обрёл желанный покой.

— Ты слышал, что он сказал? — тихо спросил висельник. — Вдруг мы всё неправильно поняли про эту Библиотеку, и она вовсе не то, чем пытается казаться?..

Но Мор его не слушал. Пошатываясь и пытаясь отдышаться, он побрёл к шкафам, скользя по ним затуманенным взглядом.

— Взгляни… Сколько здесь всего… Это всё стоило того, висельник. Весь этот путь, все лишения и страдания. Всё стоило того, чтобы попасть сюда. Взгляни. «Богатство», «Смелость», «Молодость», «Воскрешение»…

Пётр вздрогнул, едва Мор зачитал название нужной ему книги. Книги, ради которой он сюда и пришёл, ради которой прошёл все испытания.

— Бери любую книгу, висельник. Бери хоть все! Они исполнят наши мечты, мы поглотим все знания этого мира и станем богами…

Он вытащил с полки книгу в красном сафьяновом переплёте. На обложке виднелось золотое тиснение — «Исцеление». Он жадно её раскрыл и углубился в чтение. Глаза его загорелись так, словно вся истина мира сейчас предстала перед ним обнажённой. Он схватил ещё несколько книг, почти не глядя на корешки, лихорадочно перелистнул страницы,