– По одному подходите, гости дорогие, – позвал старик.

Мазур пошел первым. Там стоял незнакомый жлоб, здоровенный,как все здешние, и, подобно всем уже виденным, одетый то ли купеческимприказчиком, то ли справным мужиком, собравшимся в церковь или на ярмарку. Онловко пристегнул наручниками цепь Мазура к другой цепи, потяжелее, а потомодного за другим присовокупил к этой цепи и всех остальных. Оглядел дело своихрук не без удовольствия, отступил на шаг и скомандовал:

– Шагайте на двор, господа гости!

Странная процессия двинулась, звякая и погромыхивая. Было нето чтобы мучительно, но непривычно и унизительно. То и дело кто-то наступал нацепи, останавливая шествие. Мазур оглянулся через плечо – Ольга крепилась,старательно держа одной рукой общую цепь, другой подхватив ножные кандалы.Кузьмич шел впереди, мурлыча под нос что-то тягучее, вполне возможно,церковное. На крыльце обернулся:

– К телеге шагайте, милые. Повезем вас, как бар, не бить женожки полверсты?

Метрах в десяти от крыльца стояла знакомая повозка – ивозница, тот же самый, сидел с равнодушным лицом опытного кучера, возившего насвоем веку самые неожиданные грузы. Когда пятерка под лязг и звон плелась кнему, мимо прошла женщина лет сорока – с простым русским лицом, в черной юбкедо пят, синей кофте в белый горошек и сером платке. Несла она большой глиняныйгоршок с мукой, и от ее взгляда у Мазура мурашки побежали по спине – именнопотому, что этот мимолетный взгляд был начисто лишен и неприязни, илюбопытства, да и каких бы то ни было других эмоций. Столь привычно иравнодушно сам Мазур прошел бы мимо фонарного столба или газетного киоска –каждодневных деталей быта... Кое-как взобрались и расселись, свесив ноги.Кузьмич ловко запрыгнул на высокую повозку, оказавшись рядом с Мазуром – крепокбыл, сволочной старичок, надо признать, ни следа дряхлости...

Из-за соседнего строения, больше всего смахивавшего наамбар, выехали двое всадников – бритый Степан (бросивший на Мазура злой взгляд)и незнакомый усач. Двинулись следом за повозкой, как конвойные.

Прежние караульщики распахнули ворота, повозка выехала сзаимки, но повернула в другую сторону – стала пересекать долину в самом широкомместе. Там тоже оказалась колея – но не столь накатанная, как та, по которойвчера везли Мазура с Ольгой.

Утро и в самом деле выдалось прекрасное, небо былоласково-синим, безоблачным, темно-зеленая тайга казалась чистейшей, сотвореннойпять минут назад на пустом месте – для жительства или охоты добрых,честных людей...

– Как самочувствие, майор? – непринужденно спросилКузьмич. – Ты всегда такой спокойный, или только по утрам? А если я васвсех расстреливать везу? – сзади шумно вздохнул толстяк, и старик, неглядя, презрительно бросил через плечо: – Не хныкай, вонючка, шутит дедушка,натура у него такая... Вот ты знаешь, майор, что я в тебе отметил? Ни разу ты,сокол, ни у кого не спросил, что нам всем от тебя нужно...

– Ведь не скажешь, – пожал плечами Мазур.

– Так спросить-то не грех? Значит, решил на расспросывремени не тратить, а сбежать при первом удобном случае, а? Соколок... А сейчасо чем думаешь?

– О высоких материях, – сказал Мазур. – Галактика,понимаешь, куда-то несется в пространстве, планеты вертятся, кометы кружат,повсюду благолепие и мировая гармония – и надо ж так, чтобы обитал в тайгетакой поганец, как ты, старче божий...

– Не любишь ты меня, сокол, – печально вздохнулКузьмич. – Не глянулся я тебе, убогонькой...

– Так а за что мне тебя любить?

– За душу мою добрую, – сказал Кузьмич с просветленнымлицом. – Я тебя не мучил, красоточку твою на баловство не давал, хоть иприставали, как с ножом к горлу, иные охальники. Живешь ты у меня, как у Христаза пазухой, лопаешь от пуза, ребяток моих увечишь совершенно безнаказанно, давдобавок обзываешь бедного старика похабными городскими словами...

– Ох, попался бы ты мне, старче бедный, в вольнойтайге... – мечтательно сказал Мазур.

– Убил бы? – радостно догадался старик.

– Да уж не пряниками бы кормил.

– По таежному закону, одним словом? Где медведь – прокурор?А? Так что же ты злобой исходишь, когда не ты меня, а я тебя по тому жетаежному закону посадил на цепь – и за ногу к конуре?

– Ты не передергивай, – хмуро сказал Мазур. – Я,понимаешь ли, плыл и никого не трогал...

– А ты за всю жизнь никогда ничего не делал поперек закона?Это на военной-то службе, сокол?

– Философский ты старичок, – сказал Мазур.

– Уж пытаюсь, как умею, – сказал Кузьмич. – Естьгрех, тянет иногда замысловато умствовать. И приходит мне тогда в голову, чтовся наша жизнь – это бег меж законами, как меж деревьев. То я тебя поймаю, тоты меня...

Возница натянул поводья. Повозка остановилась посреди глухойтайги, оба всадника тут же спешились и принялись старательно привязывать конейк низким сучьям ближайших кедров.

– Ну, слезайте, гости дорогие, – распорядился Кузьмин,спрыгнув на землю с юношеской ловкостью. – Уж простите, что пешком васгонять приходится, да лошадей жалко мучить. У нас там медведь обитает, коняшкипугаться будут... Майор, коли ты такой прыткий, с медведем подраться не желаешьна потеху честной компании? Топор тебе дам, будешь, как римский гладиатор... Ичем бы ни кончилось, я твою женушку отпущу вовсе даже восвояси...

– Не юродствуй, старче, – сказал Мазур. – Что-тоты не похож на дурака, который свидетелей отпускает...

– Ну вот, снова ты обо мне плохо думаешь, – грустномолвил Кузьмич и первым направился по колее в глубь тайги, не оглядываясь.

Остальные поневоле двинулись за ним, бренча цепями. Метровчерез сто старик свернул с дороги на видневшуюся меж деревьев поляну. Навстречук нему прытко двинулся молодой здоровяк, на бегу сдергивая картуз. На полянепросматривалась какая-то конструкция, белевшая свежими досками. В нос Мазуруударил запашок гниющего мяса.

Это оказалось нечто вроде неширокого помоста, стоявшего подуглом к земле, градусов в двадцать – на крепко сбитых козлах-подпорках. А напомосте был распят... негр? Снежный человек?

Только сделав еще несколько шагов, Мазур разглядел, что кчему. Человек, чьи запястья и лодыжки накрепко привязаны веревками квколоченным в помост костылям, был голым и, как выразился бы индеец,бледнолицым. Но мелкий таежный гнус облепил его так густо, что распятый казалсято ли чернокожим, то ли покрытым темной шерстью. Воздух над ним дрожал, какраскаленный – но это опять-таки роился гнус. Вот и источник запаха – возлепомоста два деревянных ящика с кучками уже почерневшего мяса. Приманка длямошки.

Скованные люди стояли неподвижно, ни одно звенышко небрякнуло. Теперь Мазур видел, что рот у человека плотно забит кляпом, а дергатьголовой он не может оттого, что голова прихвачена к помосту – поперек лба идетпрочный ремешок, поперек шеи, ремни опутывают уши. Сквозь темное, неустанномельтешащее облачко, как сквозь клубы густого дыма, все же удалось рассмотретьсведенное гримасой, оскаленное лицо, а там и узнать. Это был не кто иной, как«штабс-капитан», опрометчиво нарушивший дисциплину.