Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я бросила благодарный взгляд на Корнеева, но он как раз склонился к Токаревой. Которая, поглядывая на меня, что-то шептала ему в ухо. Видимо, обсуждали план сохранения моей психики. И без того нестабильной, да ещё подорванной воровством.
После уроков я не выдержала и подошла к Толику сама. То есть нет. Это была не я, а профессионал во мне. Я уже знала всё необходимое, но… решение принять не могла.
– Постой-ка. – Я придержала его за рукав, чтобы посмотреть, дождётся ли Полина-топ Степанова.
Эту её тактику я давно раскусила. Токарева как бы случайно всегда задерживалась на крыльце, когда уроки заканчивались, и ждала «бэшек». Я прекрасно изучила её уловки, потому что сама часто задерживалась на крыльце. Ну, для сбора информации, вы понимаете.
Степанов выглянул в окно, увидел Полину и… ломанул к выходу как подорванный, да ещё и крикнул в дверях:
– Подожди, вместе пойдём!
Я закусила косу, чтобы выдержать удар. Если жизнь не начнёт хоть немного меня щадить, мои волосы укоротятся вдвое – я их просто когда-нибудь перегрызу.
– Иди, Корнеев, – сказала я. – Теперь мне уже без разницы, о чём вы там говорили с Полиной-топ.
– Понятно, – ответил Толик. – Но, вообще-то, она считает, что всё это надо забыть. Простить подозреваемых и закрыть тему.
– А ты что думаешь? – Мне было интересно его мнение, как будто у нас вагон подозреваемых.
– Я согласен. Я бы не раздувал.
– Это потому, что Полина-топ разумно мыслит, или потому, что ты не хочешь разбираться со мной? А вдруг окажется, что это именно я украла, да?! Ты типа меня защищаешь так?
Грудью на амбразуру за меня, я смотрю, никто кидаться не спешил. Лучший вариант, который я заслужила, – сделать вид, что ничего не было. Забыть и закрыть тему. Просто супер.
– Ты мои фотки Полине показывал? – спросила я. – Те, что из помойки.
– Нет! – Толик даже испугался. – Я же не…
Предатель? Не знаю, не уверена. А было бы интересно услышать, что на эти фотографии сказало бы наше деликатное блонд-каре. И да, я не собиралась откладывать вопрос в долгий ящик. Догоню их сейчас со Степановым и объясню, что у них много общего.
Я бросилась на улицу, свернула за угол и… врезалась в Полину-топ. Она распахнула прекрасные голубые глаза – чисто Мальвина.
– А где Степанов? – выпалила я. – В смысле вы не вместе ушли?
Токарева красиво изогнула бровь:
– Насколько ты видишь, я вообще не ушла. У Андрея сегодня дела с Лапшиным.
Ух как это прозвучало! Всё-то она про Андрея знает, птица-секретарь. Выходит, торопился он не из-за Полины. Которая, снисходительно улыбаясь, добавила:
– Я на твоём месте перестала бы за Андреем бегать. Это… слишком бросается в глаза. Может, не каждому, но мне как профессионалу – да.
Что она говорит?! Как она смеет отбирать у меня мои слова? Кто она такая вообще? Вот я сейчас спрошу, что она о себе возомнила!
– Ты… – Я задыхалась от обиды, но сумела взять себя в руки: – Ты зачем пиццу в толстовку завернула?! Испачкаться боялась? Слишком нежная, да, для настоящего дела?!
Лицо Токаревой исказилось. Потому что если кто из нас и профессионал, то это – я. Я вижу, что на трудах, когда мы готовим, она сто пятьдесят раз бегает к раковине руки мыть. И ей сложно, Полине-топ. Сложно оставаться в топе, когда твоё восприятие не приспособлено к простому быту школьной гопоты.
– Дура! – выкрикнула Токарева, и я засмеялась.
Потому что было ясно, кто из нас дура. Это разозлило её ещё больше.
– Тебе не привыкать по мусоркам лазить, – заклеймила она меня. – А я… не мараюсь в объедках! Что в этом плохого?!
– Может быть, то, что изначально это были не объедки? – предположила я.
– Всё равно это нечестно! Мы весь год были лучшими и только в финальном туре проиграли на полбалла!
– Это судьба, Токарева, – заметила я. – Не тебе решать, как распределять справедливость. Ты у победителей приз украла!
Я помахала перед её носом телефоном с фотографией. Полина скривилась – да уж, пицца, полежавшая в мусорке, такое себе зрелище.
– Ты ничего не докажешь! – прошипела она.
– Думаешь? – Я усмехнулась. – Хорошо думай. Кстати, где ты толстовку, как у Степанова, умудрилась за вечер найти? Почём драпчик?
Токарева стала цвета как толстовка. Я слистнула тошнотную пиццу, и экран заняло изображение толстовки с надписью: «Оставайся странным!».
– Ты же поняла, да, что родная толстовка у меня? Там, если ты не в курсе, есть карман. В него иногда кладут разные личные вещи. Соображаешь?
Полина-топ соображала. Доказать чужеродность якобы найденной пропажи при наличии реального артефакта – не составит труда.
– В общем, ты всё неаккуратно сделала, – резюмировала я. – А это потому, что не надо такие гадости спонтанно проворачивать. Если бы ты обдуманно на дело пошла, то и перчатки взяла бы, и мешок какой-нибудь. А ты прибежала, глаза выкатила, ой-ой, пицца пачкается! Цапнула из раздевалки чужой шмот, заговнякала хорошую вещь, лишь бы самой не изгваздаться…
Токарева стояла, прищурившись, и даже не пыталась больше ничего отрицать. И хотя цвет её лица нельзя было назвать здоровым, держалась она, надо признать, с достоинством.
– Если бы я чью-то ещё толстовку взяла, – с презрением сказала она, – ты бы в жизни не догадалась.
– Ну не зна-а-аю… – Я задумалась. – Ты бы и с чужой толстовкой как-нибудь затупила. Зачем ты вообще новую приволокла? Хотела побыть умной и хорошей? Надо же, вещь только пропала, а ты уже её и нашла. Да ещё так благородно, без объяснения подробностей. Кстати! Я тебе безмерно признательна за то, с каким упорством ты предлагала всем меня простить. Это так мило.
– Да что ты?! – Её рот поехал на сторону. – А кто подтвердит, что оставшиеся две пиццы украла не ты?!
– Подумай, Токарева, – вздохнула я. – Хорошо подумай. До того, как попытаешься свесить кражу на кого-нибудь ещё.
Мне даже стало её жаль. Я и не предполагала, что можно настолько втюхаться в Степанова. Я видела в одном кино, как девчонка, чтобы выставить себя спасительницей, загубила всю компанию. Ради одного какого-то пацана. Ну ладно, допустим, Степанов не какой-то. Но подставлять его по-чёрному, чтобы потом защищать… Маньячество.
Я разглядывала Токареву с опаской. Вот о чьей психике мы всё это время должны были переживать.
– Ты думала, он с тобой ходить станет? – сочувственно спросила я. – Если ты его сначала