безопасна. Один выстрел гвардейцев в сторону толпы и все — начало революции, так как в этой толпе немало людей с чувством собственного достоинства. И я не имею ввиду лишь стрелков. Тут есть купцы, тот же мой партнер Пылаев вывел всех приказчиков, продавцов и даже грузчиков. Есть тут и ремесленники, предполагаю, по тому, как растет толпа, присоединяются и другие люди, вероятно, студенты, как наиболее протестная категория во все времена.

— Канцлер, вы считаете, что толпа мужиков — это уместно? Или вы знаете больше моего? — спросил император. — Я не склонен, Михаил Михайлович испытывать больше потрясений, чем уже есть.

— Они вышли с крестами, иконами, с гимном России. Они любят вас, они пришли к вам. Выйдете к людям, Ваше Величество, помашите рукой — они своим правнукам рассказывать об этом будут, — сказал я.

Но хотелось, чтобы государь сам пришел к нужным выводам. Я подводил Павла к такому постулату: «На выручку пришла лишь часть военных, но народ любит императора и предан ему». И государь пришел к этому пониманию.

— Алексей Андреевич, а вы видите среди людей, что толпятся на Дворцовой площади и поют гимн, дворян? Судя по платьям, тут нет богачей, или даже обедневших дворян, — сказал Павел Петрович почти то, что я от него и ждал. — Меня же поразило понимание Павла, как выглядят дворяне, а как иные. На самом деле, во дворе было немало тех, кто одевался очень даже прилично.

И все же, после непродолжительного терзания, сомнений, император вышел к людям.

Это выглядело, как единение народа и самодержца. Павел, стоя на небольшом балкончике, плакал, народ ликовал. Люди надрывались, кричали, взывая к Богу. Стихийно… или не очень, но начался молебен и это было эпично. Все, как один встали на колени, кроме нас, правда, но пришедшие поголовно. Звучали «Отче наш», гремели мольбы о здравии гсоударя.

Находясь в эпицентре такой истерии невозможно оставаться спокойным. Так что даже я, понимая всю подноготную творящегося, пустил свою скромную мужскую слезу. Вначале тихо, но все более распыляясь, я уже скоро чуть ли не кричал молитвы вместе с народом. И, что поражало, — я был искренним.

Но, слава Богу, и этому пришел конец и мы могли с императором перекинуться словами.

— Что дать я могу этим людям? Денег? — спрашивал император.

— Если вы позволите, ваше величество, я быстро отдам приказ и рестораны выкатят бочки с пивом и вином, а на вертелах уже через час будут зариться коровы и свиньи, — сказал я. — Пусть хоть в этом, в малом народ порадуется, если нельзя получить более.

— Да, это будет правильно, — задумчиво сказал Павел.

Я уж было решил, что наживка не сработала, императорский карась не клюнул, но император посмотрел на меня и задумчиво спросил:

— А, что более разве ничего нельзя сделать для этих крестьян?

— Ну не отменять же крепость, ваше величество? Но если будет на то воля ваша, я предоставлю проект, что и как можно было бы сделать для облегчения жизни крестьян, а так же для развития промышленности в России, как выявлять и направлять новых Ломоносовых и Кулибиных из народа, — сказал я.

— У вас на все готовы проекты? Готовились к подобным обстоятельствам? — спросил Аракчеев.

— Я много работал и проектов, действительно, превеликое множество. Что-то может быть внедрено сейчас, что-то сильно опережает время и не нужно России нынче, чтобы не навредить, может только в будущем, — спокойно отвечал я.

— Несите свои проекты на днях, будем обсуждать, — сказал император, осеняя людей крестом, словно был патриархом.

Хотя, он же официально и является главой русской православной церкви, так что может. А вот патриарх… Он нужен только в том случае, если не получится договориться с церковниками и направить эту силу на созидание русского государства.

— Алексей Андреевич, вы назначаетесь генерал-губернатором Петербурга. Согласуйте свои действия с канцлером Сперанским, и наведите порядок в столице. Только чтобы никого, кто молился за меня, не били, но лишь отблагодарили серебреным рублем. А всех схваченных заключенных отправьте в Петропавловскую крепость… Э… Не всех, сыновей моих и жену оставьте здесь, под арестом, — явил свою волю государь.

Павел Петрович достал платочек, вытер проступающие слезы, а так же воду на лице от налипшего и растаявшего снега, после чего вернулся в кабинет.

— Господа, работайте! А вы, господин Сперанский, помните… ГОД! — выкрикнул государь.

Глава 7

Глава 7

Рига

2 марта 1799 года (Интерлюдия)

Ольга Александровна Жеребцова возлегала на полной клопов кровати. Постелив сразу два плаща на это чудесное ложе, красивая, холеная, со сложной прической, женщина дремала. Да, противно было даже приближаться ко клоповнику, но что делать, если других вариантов нет.

Комнату можно было бы взять и более чистую, пусть и задорого. В средствах дама не испытывала нужды. Напротив, половину всей Риги могла купить уже сейчас, а когда добралась бы до Англии, то и целый городок.

Но сейчас иные обстоятельства. Ольга была беглянкой и афишировать свое присутствие никак не могла. Рига насыщена морскими офицерами, причем не только русскими, но и датчанами, встречались даже мальтийцы и пруссаки, хотя последних было меньше всего. Ее могли узнать и вопросов возникло бы большое количество. Кроме того, она не могла бы отказаться от визита в какое-нибудь офицерское собрание, это было бы верхом невежества.

Дело в том, что в Ригу получилось переправить из прусских портов четыре линейных корабля, три фрегата и еще два брига. Это те корабли, что были некогда отправлены на хранение в Пруссию, перед тем, как англичане устроили бойню у Копенгагена за Датские проливы. Теперь в Риге шло комплектование экипажей кораблей, их дооснащение артиллерией, ремонт и покраска. Так что офицеров много, и все хорошие квартиры заняты ими. Кроме того, еще и часть российского флота базировалась в Риге.

Встречаться будь с кем, Ольга Александровна не желала, она хотела только одного — быстрее покинуть эту страну, и зажить яркой светской жизнью в Англии. Чтобы не произошло в Петербурге, кто бы не пришел к власти, Жеребцова понимала, что заговорщики обречены. Были шансы, что к власти придет, скорее не Александр, а Петр Пален, но зачем этому хитрецу Жеребцова? Второй Дашковой, женщиной с хоть какой властью, Ольге Александровне не стать, а на меньшее она не согласна.

У Жеребцовой был один контакт именно в Риге. Она планировала бегство