срок, а лично для меня — мгновение. — Она перевела взгляд на Родина и повторила: — Счастье — это мгновение.

— Согласен, — сказал Илья Александрович. — Вам столик в зале или… Могу предложить отдельную кабину.

— Отдельную, — кивнула Кудимова.

Отдельная кабина представляла собой столик на двоих, изолированный от зала с трех сторон темно-синими бархатными портьерами, четвертая же стена — естественная — была расписана на сюжеты русских народных сказок, в которых всем заправлял и командовал Иванушка-дурачок — веселый шаромыга, пьяница и прихлебатель. На данной картинке Иванушка шпарил в лес по дрова, и на его разгульной роже явно читалась озабоченность… Нет, не тем, чтобы самому уцелеть, — чтобы печка по дороге не развалилась — его палочка-выручалочка, которая в любой момент могла накормить, напоить, помочь от скуки развлечься, а если надо, то и жену-красавицу сыскать.

Родин с улыбкой осмотрел сей шедевр безвестного художника, перевел взгляд на стол, накрытый, по всей вероятности, опять-таки Иванушкой-дурачком при помощи «скатерти-самобранки», и потер переносицу. В серебряном ведерке со льдом охлаждалась «Смирновская», рядом присоседились коньяк армянский «три звездочки» и любимое вино Сталина «Хванчкара», а далее — шеренга закусок: икра паюсная и зернистая, белужий бок, заливная осетрина, филе с грибами, нежинские огурчики, помидорчики, маслины…

— Что-нибудь не так? — перехватив озабоченный взгляд Родина, спросил Илья Александрович.

— Все тик-так, — вздохнул Родин. — Но я не смогу рассчитаться за такой стол, поэтому…

— Не обижайте, Александр Григорьевич! Долг платежом красен. Если бы не вы, я сейчас бы срок мотал, как очень правильно выразилась ваша супруга. Так что ни о чем не беспокойтесь, устраивайтесь поудобнее и… Приятного вам отдыха и хорошего аппетита! — Илья Александрович приложил правую руку к сердцу, отвесил низкий поклон и воздушным шаром выкатился из кабинета.

— Толковый ты у меня мужик! — Кудимова села за стол, вздохнула и перекрестилась. — Чтобы не опиться и не обожраться, — пояснила она Родину.

— Гулять так гулять! — махнул рукой Родин. — Водку будешь?

— Налей, — кивнула Кудимова. — А заодно расскажи, из какого дерьма ты вытащил этого неандертальца.

— Илья Александрович Дерюгин и сотоварищи — бывшие работники ЦК ВЛКСМ, — пояснил Родин, наполняя рюмки. — А это заведение — их бывшая столовка. Они ее, естественно, приватизировали и решили превратить в ресторанчик, который давал бы хорошую прибыль. А денег на оборудование не хватает… Что делать? Они взяли кредит в банке, которым командовал Евгений Евгеньевич Крайников.

— Это тот самый тип, которого в кафе «Аист» взорвали?

— Да.

— А кто?

— Хорошие ребята. Будь здорова! — Родин выпил и, закусив икоркой, спросил: — Тебя кто интересует, Крайников или неандертальцы?

— Неандертальцы. Они воровали в силу необходимости— выжить.

— Правильно. Так вот, Дерюгин, чтобы выжить, взял кредит у Крайникова, но отдать деньги в положенный срок не смог…

— И ему включили счетчик.

— Верно. И счетчик молотил до тех пор, пока господин Крайников не превратился в хозяина этого ресторана…

— Дальше можешь не рассказывать, — проговорила Кудимова. — Когда Крайников взлетел на воздух, то господин Климов, у которого на все события собственное мнение, решил, что это дело рук Дерюгина. Так?

— Крайникова убрали свои — он зарвался.

— Тогда… — Кудимова на секунду задумалась… — Тогда все проще пареной репы… Если ты знал, что Дерюгин чист… В общем, ты выделил его дело в отдельное судопроизводство, и он отделался легким испугом. Я права?

— Не совсем, — сказал Родин. — «Выделил» его Климов, нос моей подачи.

— А с чьей подачи он Глазова арестовал?

— Скокова. — Родин зацепил вилкой маринованный грибок, но до рта не донес. — А ты… Откуда ты знаешь, что Климов арестовал Глазова? Чья информация?

— Добровольского.

— Чего он еще тебе наговорил?

— Что не верит в виновность Глазова.

— Почему?

— Добровольский признался мне, какой допрос с пристрастием он учинил Глазову. И тогда я поняла, что вы сдали Глазова. А вот зачем — не пойму. Может, ты расскажешь?

Разглашать версию Скокова в планы Родина не входило. Не потому, что он не доверял Кудимовой, а в силу суровой необходимости, привычки, ибо, проработав пятнадцать лет в МУРе, прекрасно усвоил одно из немногих правил, которого придерживался всегда и везде: хочешь сохранить дело в тайне — молчи.

— Хорошо, — кивнул Родин. Он наполнил рюмки и, когда они выпили, поведал Кудимовой все, что знал и думал по этому поводу Скоков, и какие выводы сделал, исходя из его раздумий, лично он, Родин.

— Понятно, — сказала Кудимова, выслушав друга. — Значит, вы думаете, что за Клеопатрой кто-то стоит?

— Да. Для удобства мы его окрестили Марк Антоний.

— И вам необходимо его вычислить… — Кудимова уже не обращалась к Родину — размышляла вслух, и ее рассуждения, построенные на конкретных фактах, были похожи на торпеду, быстро и неотвратимо приближающуюся к вражескому кораблю. — А чтобы его вычислить, вернее, чтобы ваш Марк Антоний начал действовать, вам необходимо подбросить Клеопатре очередную жертву. Верно?

— Верно, — сказал Родин, кожей чувствуя приближающийся момент взрыва.

— Ну и кого ты выбрал в жертву?

— Тебя.

Взрыва, к великой радости Родина, не последовало. Кудимова отнеслась к его предложению с пониманием и тем особым спокойствием, которым наделены люди, избравшие своей профессией хождение по канату. Она маленькими глоточками допила свою рюмку и, помолчав, снова принялась рассуждать вслух:

— Значит, я должна навестить Клеопатру, представиться… допустим, массажисткой — они сейчас неплохо зарабатывают, — сказать, что выхожу замуж за какого-нибудь пуэрториканца, а потому желаю загнать свою квартиру, быстро и по хорошей цене. Я правильно поняла твою мысль?

Родин облегченно вздохнул: не ожидал, что Кудимова с такой легкостью примет его предложение.

— Правильно.

— Ты меня за этим в кабак пригласил?

Родин понял, что рано возликовал: торпеда — самонаводящаяся и, не поразив цель с первого круга, уйдет на второй, более узкий, и те-перь-то уж она его достанет. Точно достанет!

— А разве это плохой предлог? — спросил он, скрывая за улыбкой растерянность и смущение.

— Такие вещи в рабочем кабинете предлагают, — зло отчеканила Кудимова. — А в этом… — Она, словно выискивала обидчика, повела рукой, наткнулась взглядом на самодовольную рожу Иванушки-дурачка и выплеснула на него душивший ее гнев. — А из этого кабинета на таких вот печках по блядям шпарят!

Музыканту, чтобы отшлифовать свое мастерство, необходимо закончить консерваторию, скульптору — Академию художеств, а человеку, желающему, чтобы в его устах матерная брань звучала, как скрипка в руках великого Паганини, нужно пройти школу МУРа, где во всех кабинетах висит плотный, почти осязаемый на ощупь мат.

Родин вспомнил, что Кудимова из своих сорока трех лет почти двадцать провела в стенах уголовного розыска, что за эти годы ей пришлось допросить больше сотни преступников, многие из которых предпочитают изъясняться с вами только на