Не отвечая, Ванька вышел из комнаты. В дверях он столкнулсяс заплаканной Пипой, демонстративно не обратившей на него внимания.

– Слышала магвости? Гэ-Пэ погиб! – сообщилаГробыня.

– Слышала. Мне еще утром Шурасик сказал, – буркнулаПипа. Она выглядела подавленной. Они с Шурасиком так и не смогли обнаружитьдуэлянтов, бестолково кружили сразу за Грааль Гардарикой и прибыли, уже когдавсе было кончено.

Внезапно Гробыня заметила, что Пипины джинсы липнут к ногам,свитер сырой, а голова кое-как высушена.

– Тебя где это угораздило?

– А тебе какое дело? Дразнила с Жориком водяных… –огрызнулась Пипа, которая на самом деле сорвалась с пылесоса в океан и едвавыбралась, и вдруг спросила: – Послушай, ты когда-нибудь видела большие деревянныелодки с кучей весел?

– Сто раз, – сказала Склепова.

– А летающие?

– Нет.

– И куда они летят, не знаешь?

– Не-а. А почему ты спрашиваешь?

– Так я и думала, что Шурасик мне всякую лапшу на ушивешал, – кивнула Пипа и отправилась переодеваться. Вид у нее былподавленный.

* * *

Таня не застала Ваньки ни в его комнате, ни в Зале ДвухСтихий, где поздний завтрак мало-помалу перетекал в ранний обед. В выходныеученикам Тибидохса делались всевозможные послабления. Хотя Поклеп настаивал настрогом режиме: минута опоздания – запук, две минуты опоздания – полноезомбирование, но все равно толку было мало. Сарданапал и Великая Зуби редкокогда сами способны были явиться к завтраку вовремя, особенно в выходной, и этоподрывало дисциплину. Тарарах же запросто мог заявиться в Зал Двух Стихий сговорящим волком, занимавшимся поставкой царевен по умеренным ценам,златогривой кобылицей, а то и с молодым, недавно вылупившимся драконом,который, возможно, и не мог еще выпускать огонь, но зато кусался, как свора изста собак. Как-то раз питекантроп нагрянул даже с легендарным СеребрянымКопытцем, невесть откуда взявшимся на Буяне, и все любители жалкой логики икопеечных придирок просто повесились на своих языках.

В результате молодцы из ларца расстилали скатерти-самобранкив восемь утра и держали их наготове до обеда, а иногда и до ужина, посколькучерез каждые полчаса стопудово являлся кто-нибудь опоздавший, проспавший,сглаженный или некстати проголодавшийся. Получалась эдакая круглосуточнаяотечественная кухня, где нет отдельно выраженного завтрака, обеда и ужина, затосуществует продолжительный «перекусон», где все блюда, причудливоперемешиваясь, находят-таки свою парковку в желудке.

Самым же приятным было то, что в выходные самобранки нераспределялись жребием, а находились в свободном доступе. Это, конечно,порождало невероятную путаницу и толкотню, зато было очень шумно и весело.

Одни пили утренний чай с ватрушками, а другие уже уплеталимакароны по-флотски и шашлыки. Встречалось немало великовозрастных физиономий,вполне конкретно перемазанных шоколадом. Это были любители блинчиков.

Но Тане сейчас бы даже горошина в горло не полезла. Подороге она то и дело ловила на себе любопытные взгляды. Она слышала, как за ееспиной перекатывается волна шепота.

– Только посмотрите на нее… И как она вообще… ГурийПуппер… Сегодня утром… – улавливала она.

Таня заставляла себя идти медленно и спокойно, с прямойспиной. Глаза у нее были сухими. Но это было только внешне. В душе же у неедаже не кошки скребли, а словно серная кислота взаимодействовала со всемподряд, выедая глубокие борозды.

Решив выяснить, не был ли Ванька в Зале Двух Стихий, онаподошла к Дусе Пупсиковой. Дуся всегда неплохо к ней относилась. Но теперь,стоило ей увидеть Таню, она отшатнулась от нее, как от прокаженной.

– Уходи! Уходи! – крикнула она, как мельницаразмахивая руками. – Видеть тебя не могу!

– Но почему?

– Это из-за тебя! Мой Пупперчик! Почему Чумиха не убилатебя маленькой? – воскликнула Дуся и, рыдая, убежала.

– Вот спасибо… Действительно, почему? Возможно, это былбы лучший выход для всех, – пробормотала ей вслед Таня.

В тот момент она почти ненавидела себя. Но это оказался ещене финал. Она была в узком коридорчике у Зала Двух Стихий, когда рядом,загораживая ей дорогу, выросла Лиза Зализина.

– Мой Ванька! Ты перечеркнула ему жизнь! Он ранен, егохотят уничтожить! О, если бы ты знала, как я тебя ненавижу!.. Я бы живуюсварила тебя в кипятке! – прошипела она, стискивая кулаки.

– Лизон, оставь свои эмоции для театрального училища! Апока, если тебе не сложно, сделай два шага в любую сторону! – сказалаТаня.

– Нет, я не уйду! Умри же! – крикнула Лиза и,побледнев как полотно, вскинула руку с кольцом.

Таня, не двигаясь, стояла и довольно спокойно смотрела, какнакаляется кольцо бедной Лизон. Рука Зализиной тряслась от ненависти. По ободуее перстня навстречу друг другу замедленно скользили красная и зеленая искры.Промахнуться боевой искрой с двух шагов так же сложно, как смазать из дробовикав забор. Правда, чтобы произнести Капут тынетут или Искрис фронтис форте,требуется еще набраться отваги.

– Дамы, что тут за сцены у фонтана? Зализина, спустипар, а то рядом стоять жарко! – раздался знакомый голос.

К ним вразвалку подошел Баб-Ягун. В руках у него была трубаот пылесоса, которую он прихватил с собой на завтрак, видно, чтобы показатькому-то. На трубе Таня увидела темный копотный след – должно быть, его оставилаискра Пуппера.

– Уйди, Ягун! Я ее убью! Я должна! – истеричнокрикнула Зализина.

– Идея свежая, только место неподходящее! Мы слишкомблизко от Зала Двух Стихий! – миролюбиво сказал Ягун. – Вспомни сама.В прошлую среду делегация бабаев повздорила с лысегорскими ведьмами. В гостиприлетели, ну и началось. Не поделили переходящий кубок «Самая симпатичнаядраконбольная команда». Такое затеялось, мамочка моя бабуся!.. Носилок нехватило, чтобы вынести всех раненых. Вот Поклеп и поставил блокировку. Выпустибоевую искру – она расплавит кольцо. Ты останешься без пальца, а Таньке будетхоть бы хны.

Зализина облизала губы.

– Ладно, Гроттер! Считай, что тебе повезло. Но обо мнеты еще вспомнишь! Не жди, что я прощу тебе Ваньку! – воскликнула беднаяЛизон и, круто повернувшись, ушла.

– Уф! Я даже испугался! – с облегчением сказалЯгун.

– Это правда про блокировку? – поинтересоваласьТаня.