Впрочем, происхождение цветов легко выяснить.

Я спустилась к консьержке, и она сообщила мне, что цветыдействительно принесены Аглае; что принес их парнишка в “шапке козырьком назад,как называется, забыла, тьфу ты, черт”; что содержимое пакета проверено,взрывчатки не обнаружено и мин нет.

И передайте привет нашей писательнице, она такаяталантливая, такая талантливая, мы все ждем ее новую книгу!..

Гвоздик в пакете было ровно сорок восемь — я обнаружила этоуже в квартире, когда вынула их, собираясь поставить в две вазы (в одну они непомещались). Это не слишком мне понравилось, это не соответствовало правилам —ведь количество цветов в букете должно быть нечетным.

Даже такое — сорок восемь!

Не сорок семь и не сорок девять — сорок восемь! Делится надве вазы без остатка — в любых возможных вариантах. А может быть, Аглаеисполнилось сорок восемь лет, я ведь до сих пор не знаю ни месяца, ни дня еерождения… Ей исполнилось сорок восемь, и кто-то поздравил ее таким оригинальнымспособом.

Очень оригинальным: нечетное число — для живых, четное — длямертв…

Один цветок все-таки лишний.

Его нужно отделить от общей массы, и тогда все встанет насвои места. Я заберу его к себе в закуток, будет очень мило. Успокоенная этоймыслью, я отогнала Ксоло, вертевшуюся у меня под ногами. И она с пакетом отцветов в зубах отправилась на лежанку.

А через несколько минут на кухне появилась Аглая.

— Очень мило, — сказала она, мельком взглянув нагвоздики. — У вас появился поклонник?

— У вас. Эти цветы — ваши.

— Сомневаюсь.

В эту же секунду я тоже засомневалась. Я "посмотрела набукет ее глазами; этому я, слава богу, научилась за три месяца — смотреть навсе ее глазами. Гвоздики и вправду были слишком просты для утонченной Аглаи, отних попахивало почетными грамотами, одеколоном “Красная Москва” и колоннамипролетариата, стершего зубы на стройках социализма.

— Ну не выбрасывать же, — протянула я.

— Зачем же выбрасывать? Поставьте их у себя. Остатокдня я провела в окружении гвоздик. Из-за них я потратила целых полтора часа наочередное письмо, с которым обычно справлялась за двадцать минут. Из-за них япрочно застряла на термине “рогами шевелить” и плотно примыкающем к немусловосочетании “рогач беспредельный”, которые украшали страницы первого романаАглаи. А теперь должны стать украшением ее глоссария.

Она ни от кого не ждала цветов. Цветы просто положили поддверь. И при них не было никакой записки…

Стоп. Записка все-таки была. Мысль о ней пронзила меняэлектрическим током. Как я могла забыть! Она ведь и сейчас лежит в нижнем ящикемоего стола!

Стараясь унять бешено колотящееся сердце, я отодвинула ящики дрожащими руками вытащила папку с грифом “ПАСКВИЛЯНТЫ. АНОНИМЫ. ГОРОДСКИЕСУМАСШЕДШИЕ”. Дорого бы я дала за то, чтобы одно-единственное послание из этойпапки никогда не приходило.

Но письмо было на месте. Полузабытое письмо с полузабытойугрозой: “БОЙСЯ ЦВЕТОВ, СУКА.'"

Вот они и пришли, цветы, все сорок восемь — довольнокрасноречивое четное число.

Стоило мне вынуть листок из конверта, как прежние, довольноабстрактные, страхи вспыхнули с новой силой. Я еще раз осмотрела гвоздики —теперь они не казались мне такими уж безобидными. Напротив, их растрепанныеголовки вдруг ожили, резные лепестки свернулись в трубочки и вытянулись в моюсторону.

Ничего опасного на первый взгляд.

Ни пистолетного дула, ни кинжального ребра. А что, еслицветы обработаны каким-нибудь ядом?! Чем-нибудь вроде ртути или таллия? А ядаже не знаю, как они выглядят. И можно ли ими хоть что-нибудь обработать…

Господи, ну почему у меня в школе была тройка по химии?!

Несколько секунд я прислушивалась к себе: нет, ни тошноты,ни головокружения. И волосы не лезут пучками. И никаких резей в желудке, а одругих симптомах отравления я не слышала и не читала. Да и в книгах метрессызлодеи никогда не использовали яды. Удавки из манильской пеньки, струнныекарнизы, холодное оружие всевозможных размеров и модификаций — от мачете исамурайских мечей до вязальной спицы; и старые добрые “Макаровы”, которыми такславно проделать дырку в черепе, — все это было. А вот ядов — не было.

Нужно избавиться от цветов. И чем быстрее, тем лучше.

Аглая накрыла меня, когда я тащила охапку гвоздик к двери.

— Все-таки решились? — сочувственно спросила она.

Я покраснела и пролепетала что-то невнятное в духе:

"Вот, решила забрать их с собой, если вы невозражаете”.

Она не возражала.

…В последующие полтора месяца — до самой середины декабря —были присланы еще два букета желтых гвоздик — братья-близнецы первого. Борьба сцветами стала неотъемлемой частью моего существования. А бороться было с чем:телепередачи с участием Аглаи Канунниковой пошли косяком. В каждом уважающемсебя эфире ей торжественно вручали традиционный букет роз. На творческихвстречах выбор оказывался более широким: корзины хризантем от устроителей,связки гвоздик от любителей ее ранних — жестких — вещей. И задумчивые анемоныот ценителей поздней Аглаи — мастера детектива “закрытой комнаты”.

Справляться с бесконечным потоком флоры было достаточнолегко — Аглая не питала к цветам никакой любви. За все это время мысхлестнулись лишь однажды — по поводу симпатяги-бонсая.

Карликовое деревце было преподнесено “любимой писательнице”недавно вернувшимся из Токио чинушей. Чинуша служил в одном из департаментов,еще не погорел на взятках и по самому малейшему поводу мотался за границу.Книги Аглаи стали для него чем-то вроде “самолетного чтива”, с которым дажеперелет Москва — Сидней оказывался не более продолжительным, чем перегонПланерная — Новоподрезково.

Бонсай умилил Аглаю и насторожил меня: еще бы, на деревцекрасовались мелкие цветочки, а лицо чинуши не вызывало никакого доверия. Этобыло лицо садиста, поднаторевшего на порке розгами социально не обеспеченныхслоев населения.

Аглая так крепко прижала бонсай к груди, что я сразу жепоняла: мне придется туго.

— Прелесть, не правда ли, Алиса? — сказала она,когда мы вернулись в квартиру на метро “Аэропорт”.

Я пожала плечами.

— Пожалуй, я поставлю его у себя в кабинете…

Только этого не хватало!

— Не думаю, что это хорошая идея. — Я ухватиласьза горшок и потянула бонсай к себе.

— Уберите руки. — Голос Аглаи не предвещал ничего хорошего.

— Не уберу.

— Уберите.

— Не уберу.

Мы тащили деревце в разные стороны, и никто не мог одержатьполной и окончательной победы. Пока в дело не вмешалась Ксоло. Собачонкаподпрыгнула, ухватила меня за рукав и, шлепнувшись на пол, громко залаяла. От неожиданностиАглая выпустила горшок, а я, лишившись опоры, рухнула на пол. Вместе с бонсаем.