Мы поднялись еще на один этаж и без труда нашли вторую дверьсправа. Судя по всему, до этого архитектурного аппендикса руки у господинаУлзутуева не дошли. Над сомнительного качества дверью висел такого жесомнительного качества китайский фонарик. Если комнатушка не будет снабженаширмой или хотя бы раздвижными перегородками, я заявлю протест.

…Как и следовало ожидать, ни ширмы, ни перегородок в комнатене было и в помине. Но самым неприятным оказалось наличие только одной кровати.Узкую кушетку, которая стояла у окна, равно как и два кресла, всерьезрассматривать не приходилось.

— Вы, естественно, занимаете кровать, — сказалРайнер-Вернер.

— Противоестественно, — парировала я. — Новсе же занимаю.

— Интересно, за кого они нас приняли? —Райнер-Вернер сбросил тулуп на пол и с разбегу нырнул в кресло.

Я кисло улыбнулась. Комната не оставляла никаких сомнений нанаш счет. С десяток пепельниц, дартс на стене, шахматы на низком столике укушетки (рядом с батареей крепких напитков); простецкий писсуар в ванной иникакого намека на биде. И никакого намека на задвижку, дверь простоприкрывается, и все. А если заглянуть под кровать, там наверняка найдется паразабытых носков забытых телохранителей забытых хозяев жизни.

Только белье было свежим, а на крючках в ванной висели такиеже свежие полотенца. А из широкого окна открывался потрясающий вид на свежиеснега. И на бухточку с маленьким замерзшим причалом. Давненько я не виделатакой красоты.

— И почему фрау Аглая не представила нас этомустранному человеку?

— Много чести — представлять обслуживающийперсонал. — Я с трудом оторвалась от умиротворяющего пейзажа..

— Так нас посчитали обслуживающим персоналом?

— Ну, если быть до конца откровенными, этосоответствует истине.

— У вас, русских, столько комплексов… И вы так любитесамоутверждаться за чужой счет. А это некрасиво, очень некрасиво…

— Тогда зачем вы согласились ехать сюда? Сидели бы всвоем Мюнхене и не зависели бы от капризов вздорной распоясавшейсястарухи. — Я все еще была зла на Аглаю. Я совсем не так представляла себеэту поездку. — Как вы когда-то утверждали — климактерички с причудами.

— Я прошу вас, Алиса! — Райнер поморщился. —И потом, она пригласила. Я не мог отказаться. Я никогда не отказываю женщинам.

Кто бы сомневался! А еще эта чертова незакрывающаясяванная!..

— У нас целый час. Чем будем заниматься? Немецустроился в кресле поудобнее и широко расставил ноги. Не смотри, скомандовала ясебе, не смотри — иначе ослепнешь. Навсегда — как от паленой водки. Или навремя — как от куриной слепоты. И еще ноги расставил, петух гамбургский. Тоесть мюнхенский. А “Гамбургский петух” — это совсем другое, это рубрика,которую вела Дашка в “Роад Муви”. Возможно, ведет до сих пор. Дарья ведь тожене устояла: дала этому субчику не глядя, как дают сдачу с бутылки пива.Господи, ну почему…

— Господи, ну почему так происходит? — воззвала як Райнеру-Вернеру. — Почему любое, даже самое безобидное, слово в вашихустах звучит как пошлость? Почему вы говорите: “Передайте мне соль”, аслышится:

"Дайте мне, не пожалеете”?

— Кому слышится? — Немец снял валенки и носки.Затем по-собачьи обнюхал и то и другое. И громко вздохнул. И полез в свойдорожный баул — за ботинками.

— Какая разница — кому?!

— По-моему, у вас большие проблемы, Алиса. Я пропустилавполне прозрачный намек Райнера мимо ушей.

— И не смейте заходить в ванную в ближайшие полчаса. Ябуду мыться…

— Это предложение?

— Это предупреждение.

Неуемный Райнер поскребся в дверь через пятнадцать минут —стоило мне только намылить голову.

— Вам что-нибудь нужно, Алиса?

— Ничего, — отплевываясь, процедила я.

— Вы симпатичный человек. И неглупый, как мнекажется. — Он подбирался ко мне издалека, знаю я эти штучки! — Почемувы на нее работаете? Неужели не могли найти более подходящее место? Она ведьвами помыкает. Лишает индивидуальности.

— Не ваше дело. — Я вооружилась зубной щеткой наслучай внезапной атаки. Но Райнер-Вернер не делал никаких попыток ворваться вванную, и совершенно неожиданно…

Совершенно неожиданно я почувствовала легкое разочарование.В том, что Бывший сделал мне ручкой, была и моя вина. Сексуальности и шарма вомне не больше, чем в хозяйственном мыле. Чем в рулоне туалетной бумаги. Чем вножном электроприводе швейной машинки. Даже Райнер-Вернер, готовый покрыть все,что угодно, включая комнатные тапки и ручной эспандер, не испытывает ко мне нималейшего интереса.

С возрастом это будет только усугубляться.

И Аглая для меня — спасение. Она неуязвима для сексуальногоэкстремизма, под ее сенью я пережду самый солнцепек и спокойно перейду к сезонуувядания. При условии, что Аглая протянет еще лет двадцать пять — тридцать…

— И все-таки вы не ответили мне, Алиса.

— Без комментариев…

Продолжения дискуссии не последовало, и за дверью ваннойнаконец-то воцарилась тишина. Почти кладбищенская. Без комментариев, это точно…

* * *

…Я не дала поддержать себя под локоть и едва не скатились скрутой лестницы. Райнеру удалось перехватить меня в самый последний момент: заворот рубахи, совершенно непочтительно. Мы рухнули на ступеньки, монументальныйподбородок Райнера уткнулся мне в шейные позвонки и затих, подонок.

Впрочем, мой собственный затылок тоже вел себя не самымлучшим образом: он и не думал отлепляться от немца, предатель Родины.

— Отпустите меня, — прошептала я, продираясьсквозь давно "забытую чащу мужских запахов: одеколон, подаренныйпредыдущей любовницей; крем для бритья, подаренный нынешней любовницей; гельдля волос, подаренный будущей любовницей (подругой нынешней); и жевательнаярезинка, купленная в ларьке у станции метро.

— Я вас не держу.

— И помогите мне встать.

— Да, конечно.

Райнер-Вернер потянул меня вверх — чтобы тут же выпустить. Яснова упала на ступеньки и, кажется, отбила себе зад. Но теперь моя плачевнаясудьба никого не интересовала. И Райнера — меньше всего.

Позади нас стояла Дашка.

Я глазам своим не поверила. Если ее появление у станцииметро “Алексеевская” еще можно было хоть как-то объяснить, то присутствиездесь, за семьсот километров от Москвы, в вотчине бурятского миллионера, —это не лезло ни в какие ворота!

— Развлекаетесь? — спросила Дарья совершеннобудничным голосом. Как будто мы расстались вчера вечером, а не два месяцаназад.