– Голос, – протянула Глафира, – голос…наивная моя, голос – это аппаратура. Знаешь, как у нас говорят: можнопоругаться с кем угодно: с мамой, папой, мужем, любовником-спонсором,журналюгами… Но только всегда дружи со своим звукооператором, иначе худо будет.Голос! Ох, зря я сегодня Свину нахамила, чует мой нос: плохо мне будет!

Утром я проспала подъем, очнулась оттого, что кто-торявкнул:

– Эй, Танька, хватит дрыхнуть!

Глаза распахнулись и увидели Свина.

– Совесть иметь надо, день на дворе! – заорал он.

– Ой, простите, – залепетала я, прикрываясьодеялом.

– Не корчись, – неожиданно хмыкнул Свин, –нечего тебе прятать, никакими особыми прелестями не обладаешь. Ладно, можешьотдыхать!

Я страшно изумилась:

– Что?

– Спи спокойно, – продолжал Семен, – небось устала.

– Да, есть немного, – ответила я, немалопораженная приветливостью Свина.

– Ясное дело, – кивнул продюсер, – мы-то людипривычные. Нам в три ночи лечь, а в шесть утра встать плевое дело, но остальнойнарод мигом ломается. Даю тебе до двух часов дня время на реанимацию. Мы поедемк стилисту, имидж менять, потом домой притопаем и на съемки рванем.

– Куда? – переспросила я.

– Клип делать! – снова рявкнул Сеня. – Отсюдастартуем в четырнадцать ноль-ноль, ясно, клуша?

Я упала в подушку. Боже, какое счастье! Можно еще поспать.Скорей всего, в прошлой жизни я никогда не вылезала из-под одеяла раньше десятиутра. Глаза закрылись, я свернулась калачиком, теплая темнота сталазаволакивать мозг, я пошевелилась и неожиданно удивилась тому, как ловко это уменя получилось. Внезапно дрема улетела прочь, я села на узком диване. В головевозникло смутное воспоминание.

Вот я лежу в комнате, вокруг темно, мое тело свернутокалачиком, я пытаюсь вытянуть ноги и не могу, что-то мешает… Вернее, кто-то,каменно-тяжелый, неподвижный. Мои ступни пытаются отодвинуть неподатливое тело.Вдруг оно чихает, спрыгивает на пол и, цокая когтями, уходит, сердито фыркая.Собака! В той жизни у меня был пес, он спал вместе с хозяйкой… Впрочем, почемусобака? Вдруг это кошка? И вообще, может, это даже никакое не животное вовсе, амуж. Может, я имела супруга? Хотя нет, навряд ли мужчина, которого женастолкнула с супружеского ложа, уйдет, недовольно фыркая и стуча когтями попаркету. Значит, кошка или собака…

– Что сидишь с таким видом, словно выпала изсамолета? – спросила Глафира, входя в комнату. – Суп, который тывчера сварганила, гаже некуда. Я попробовала и выплюнула, похоже на бульон изстарой тряпки. Хватит нежиться в постели, поднимай задницу и рысью в магазин,список и деньги на столе. Ну что ты на меня уставилась, а?

– У тебя на руке пятно, – быстро сказала я,стараясь скрыть растерянность. – Вот тут, чуть повыше локтя, чем-тоизмазалась.

– Да нет, – отмахнулась Глафира, – это менявчера Костик, гитарист, сигаретой обжег. Стоял рядом в кулисе и попал случайнопо руке.

– Наверное, больно?

– Ерунда, бывали в моей жизни и покруче неприятности.Слушай внимательно, – принялась раздавать указания Глафира, –сделаешь по-новому щавелевый суп, затем в моей комнате, на подоконнике, найдешькучу писем и начнешь отвечать, текст стандартный, он есть в компьютере:«Дорогой, дорогая! Счастлива была получить письмо. Спасибо, люблю, целую, твояГлафира». Вместо подписи печаткой хлопнешь, она там же валяется.

– Ты отвечаешь всем фанатам?

– Жалко их, – неожиданно сказала Глафира, –сама такая была, пока на эстраду не выползла.

– Извини, я не смогу выполнить поручение…

– С какой стати?

– Не умею пользоваться компом.

– Деревня, – скривилась Глафира, – ладно,потом научу.

Оставив после себя удушливый запах элитных духов, хозяйкаунеслась. Я встала и побрела на кухню, оглядела сверкающую, похоже, почтиникогда не используемую посуду и тяжело вздохнула. Уж не знаю, кем я была впрошлой жизни, имела ли собаку с кошкой или мужа, ходящего на четвереньках, номне ясно одно: домашнее хозяйство никак не являлось моим хобби, иначе отчегосейчас при одном взгляде на сковородки меня охватила тоска?

Зевая, я взяла чайник. Прежде чем впрячься в работу, выпьюкофейку. И тут зазвенел телефон.

– Глафира, – прочирикал голосок, – понимаю,что ты на меня злишься, но, ей-богу, я не виновата, так фишка легла…

– Я не…

– Дай договорю, не швыряй трубку!

– Но…

– Деньги могу отдать, прямо сейчас привезу, хочешь?

– Какие? – растерянно спросила я.

– Те, что ты дала в долг, – зачастиладевушка, – конечно, много времени прошло, но мне просто не везло, а теперья заработала. Спасибо, что ты не шумела, подождала.

– Я не Глафира!

– А кто? – осеклась невидимая собеседница.

– Ее домработница, Таня.

– А Глаша когда будет?

– Ну… в два, только она сразу потом уедет.

– Ага, скажи ей, что Алла звонила, хочет долгвернуть, – торопливо сообщила девица и отсоединилась.

Я осторожно положила трубку на стол. Однако Глафира страннаядевушка. Изображает из себя алкоголичку, а коньяк выливает в раковину… Ладно,это хоть как-то объяснимо, но она на людях корчит из себя звезду, растопыриваетпальцы, а на самом деле является рабой Свина. Крикливая, наглая, капризная…Однако отвечает на письма фанатов, дает деньги в долг, а потом не поднимаетшума, когда ей их вовремя не возвращают. И Глафира пожалела совершеннонезнакомую женщину, стоявшую на шоссе, остановилась, привезла ее к себе.Все-таки в певице больше хорошего, чем плохого. Хотя она не преминулавоспользоваться ситуацией и мигом предупредила, что не станет платить мнеденьги! Ладно, хватит составлять психологический портрет хозяйки, надо топатьза продуктами.

Ровно в четырнадцать ноль-ноль появился Свин и заорал:

– Дуй в машину!

– Глафира не поднимется пообедать?

– Засунь себе суп в… – меланхолично сообщилпродюсер. – Шевелись! Не забудь все необходимое!

Я пошла за костюмами и ящиком с косметикой. Свин – жуткий,неисправимый грубиян.