И снова она не испугалась – страх был заглушен безумнойжаждой наслаждения. Она вся была одно сплошное желание, мужское вторжение всебя она ощутила как благодать, и исторгли ее губы только стон блаженства,слившийся со стоном услаждавшего ее человека.

Ангелина не открывала глаз. Она сделалась жертвойпредательства своей изголодавшейся плоти, но любила сейчас не какого-тонезнакомца – она снова была на волжском берегу с тем сероглазым безумцем.

Блаженная судорога внезапно опоясала ее предвестием близкоговосторга. И в этот миг Ангелина ощутила, что его руки уже касаются ее висков,легонько, но настойчиво трогают веки. Он ничего не говорил, но этиприкосновения как бы принуждали: «Открой глаза. Открой!»

Она изо всех сил зажмурилась, давая понять, что ни за что неподчинится, и тут же с ужасом ощутила, что он прекратил свои сводящие с умаудары и выходит из нее!

Испуганно вцепившись ногтями в его бедра, Ангелина послушнооткрыла глаза – и забилась в ошеломляющих содроганиях, ощущая внутри себяогненную реку, в которую слились два устремленных навстречу, наконец-тоизвергшихся потока страсти. Это был призрак или явь – Ангелина не знала, однакоее обнимал сейчас Никита!

Впрочем, она не удивилась. Ведь это и мог быть только он!

И вдруг все разом кончилось. Пронзительный женский крикпрорезал тишину, и Ангелина почувствовала, как неведомая сила оторвала от нееНикиту, а вместо его просветленного любовью лица над нею склонилось искаженноезлобой лицо Фабьена.

Крики, удары, звон разбитого стекла, топот ног...

Ангелина лишилась чувств и не знала, что было дальше.

– Почему вы не звали на помощь? – в исступлении твердилФабьен. – Почему не звали?!

Мадам Жизель молчала, нервно покусывая губы. Но пристальныйнемигающий взор ее был испытующе устремлен на Ангелину, и та вдруг впервыезаметила, как ошеломляюще похожи глаза мадам Жизель и маркизы д’Антраге.Воспоминание о маркизе было таким мучительным, что Ангелина вскинулась:

– В вашем доме заговорщики! Они говорили о летательноймашине Леппиха! Я слышала, видела... Там еще была маркиза!

Мадам Жизель нахмурилась:

– Чепуха. Маркиза еще вчера отбыла в Санкт-Петербург.

– Я видела маркизу, говорю вам! – кричала Ангелина. – С нейбыли три долговязые бабы... их звали Сен-Венсан, Ламираль и Моршан. Я помню:Моршан рыжий, у него такой тяжелый голос, будто чугунный.

Мадам Жизель взглянула на нее, вскинув брови.

– Вы бредите, Анжель! – прошептала она непослушными губами.– Три бабы – или мужчины?! Это от потрясения... Вас изнасиловали, у вас жар,горячка. О Mon Dieu, и это случилось в моем доме?!

Ангелина заморгала. Ее изнасиловали? Нет! Она оправила насебе смятое платье. Счастье, что она надела этот синий шелк! Легчайшая дымка еелетних бальных платьев была бы изорвана нетерпеливыми руками Никиты. А они?Заметили они его?

– Кто это был? – шепнула она осторожно. – Вы видели?

– Какой-то мерзкий ремесленник, – с ненавистью ответилФабьен. – Грязный, оборванный... Как он пробрался в дом – не знаю. Верно,что-то хотел украсть!

Ангелина на миг перестала дышать.

Ремесленник, вор – не тот ли самый, кого она видела черезокошко?

Ох, боже ты мой, ей все привиделось! Это был не Никита!

Ангелина залилась слезами, и при виде ее отчаяния Фабьенвовсе потерял голову:

– Проклятый вор! Воспользовался суматохой бала, прокрался вдом, чтобы ограбить... И ограбил-таки, похитил невинность той, которую я люблю!

Он яростно рванул шелковую скатерть со стола, на которомсовсем недавно «проклятый вор» так грубо обладал невинной Анжель, и вдругперехватил взгляд матери, устремленный на эту смятую скатерть, где, кроме пятенпролившегося семени, не было больше ничего... никаких следов похищеннойневинности.

И Ангелина, изумленная страстным признанием Фабьена, тожепоймала взгляды матери и сына – и похолодела: ее тайна открыта!

– Так, так, – проговорила мадам Жизель. – Похоже, отстиратьэту скатерть будет куда легче, чем мне казалось!

– Да, – растерянно кивнула Ангелина, от страха не понимая,что говорит. – Наверное... Я очень рада...

– Рада? – мадам Жизель тихонько рассмеялась. – Ты слышал,Фабьен? Наша humble violette[26] очень рада! Он доставил тебе удовольствие,этот мужик? И кричала ты от страсти, а не от страха, верно?

Ангелина отшатнулась от грубости последней фразы, от вразизменившегося, словно постаревшего лица мадам Жизель.

– Maman, – осторожно вмешался Фабьен, – сейчас не время...

– Вот как? – дернула плечами графиня. – Отчего же? Самоевремя! Ты уже давно должен был залезть к ней под юбку, а не ждать, пока этосделает дохляк Меркурий!

– Меркурий?! – взвизгнула Ангелина. – Да вы с ума сошли?!

– Что, не он был первым? – искривила накрашенный рот мадамЖизель. – А кто? Капитан Дружинин? Или еще раньше, в Любавине? Держу пари: покатвоя бабка жаловалась мне на твою замороженную натуру, ты валялась на сене илина песке с первым попавшимся гусаром!

Ангелина открыла было рот, но захлебнулась своимвозмущением. А что возмущаться-то? Графиня хоть и груба, да почти во всемправа. Даже про гусара угадала. Но что ей до Ангелининой утраченной невинности?Или впрямь имел на нее серьезные виды Фабьен?

– Да вы же сами, maman, – с болью выкрикнул Фабьен, –наказывали мне быть осторожней с Ангелиною, мол, она дочь своей матери, от неевсякого можно ожидать!

– Она-то дочь своей матери, а ты словно бы и не сын своегоотца! – запальчиво возразила мадам Жизель. – Ты разрушил все мои планы своимнадуманным благородством! Счастье, что твой отец так и не узнал, какой тряпкойоказался его отпрыск!

Фабьен побагровел и так решительно шагнул к матери, чтоАнгелине показалось, будто он сейчас ударит ее. Однако графиня не отшатнулась,а только рассмеялась, подбоченясь:

– Неужели? В кои-то веки ты решил со мной поспорить? Желаешьпоступить как мужчина и наследник своего достойного отца?