– Не извольте беспокоиться, мадам, – раздался сдавленныйголос, и в комнату вступили еще двое мужчин, причем один из них зажималокровавленным платком нос.

– Мы пытались поймать негодяя, – пояснил второй, и Ангелинаузнала Ламираля, уже без женских тряпок, – но, увы, у этого русского оказалисьпреизрядные кулаки, а бегает он, как английская скаковая лошадь... И так жеберет барьеры: перескочил забор с места – да еще задел ногой беднягуСен-Венсена.

Ангелина от всего сердца поблагодарила «этого русского»,оставившего кровавый след на физиономии французского шпиона. К тому же, кем быни был «этот русский», он даровал ей несколько мгновений неземного блаженства.

О господи, да в уме ли она?

Если Ангелина правильно поняла графиню, ей сейчас даруютсвои милости сразу трое!

Она забилась, пытаясь вырваться, но Моршан держал крепко.

– Да, Сен-Венсен, тебе не повезло, – произнес он с нарочитойгрустью. – Внаклон ты теперь работать не сможешь, так что девчонка достанетсянам с Ламиралем.

– Ну вот еще! – делано обиделся Сен-Венсен. – Я тебе неуступлю!

– Никто никому не будет уступать! – умиротворяющим тономпроговорила графиня. – Вы ляжете втроем на ковре – и наша русская бабочка будетпорхать с одного на другого, как с цветка на цветок.

– Со стебелька на стебелек! – поправил, усмехнувшись, Моршани так внезапно вздернул платье и сорочку Ангелины вверх до пояса, что она дажене успела вскрикнуть.

А потом голос у нее пропал, ибо то, что она в этот моментощущала и видела, было невозможно...

Сен-Венсен живо расстегнул штаны и повалился на ковер,дурашливо хихикая и задирая ноги.

Ламираль помирал со смеху, глядя на причуды приятеля, иникак не мог справиться с пуговицами штанов. А Моршан бесцеремонно шарил уАнгелины между ног, хрипло дыша ей в ухо и бормоча непристойности. От всегоэтого у Ангелины ослабли колени, томительная боль расползлась по чреслам, ипредательская мысль: «А вдруг это будет не страшно, а приятно?..» – уже непоказалась ей отвратительной. Краешком сознания она успела понять, что плотьпредает ее, что жажда наслаждения, разбуженная некогда Никитою, безраздельновластвует над ее чувствами, однако эта отрезвляющая мысль тотчас отлетела, иборуки Моршана и впрямь знали толк в женском естестве.

– Остановитесь, господа! – послышался резкий, скомандирскими интонациями, голос мадам Жизель, и Ангелина поразилась тойвласти, которую эта женщина имела даже над опьяненными желанием мужчинами.Сен-Венсен приподнялся, Ламираль оставил возню с пуговицами, а Моршан так вовсеотпустил Ангелину – и она неминуемо упала бы, словно тряпичная кукла, неокажись рядом Фабьен, который успел подхватить ее и усадить на диванчик.

– Одну минутку, господа, – сказала мадам Жизель. – Вы-толюди искушенные в подобных забавах, а вот наша дебютантка, кажется, не поняламоих намеков и не все знает о спектакле, где ей предстоит играть. Ей неведомосамое главное...

Она обернулась к Ангелине, и та изумилась той ненависти, чтосверкнула в агатово-черных очах мадам Жизель.

– У этой пьесы будут зрители, – промурлыкала она и, подойдяк гобелену, изображавшему пасторальную сцену, приподняла его край... за которымоткрылась комната, полная людей.

Это были гости графини, отдыхающие после бала в маленькойгостиной, которая отделена от сей комнаты стеклянной стеною. Точь-в-точь как втех домах в Париже, о которых рассказывала мадам Жизель!

* * *

Ангелина зажмурилась от ужаса. Так вот почему графиня завелаэти непристойные разговоры! Она решила устроить для своих гостей бесовскоеразвлечение!

Но это же глупо. Ангелина с надеждою открыла глаза, готоваяк борьбе: разве могут благородные люди, увидев, как девушку из знатной семьинасилуют трое негодяев, оставаться равнодушными, не прийти на помощь?!

А вдруг графиня поднимет гобелен как раз в тот момент, когдаМоршан и его присные заставят Ангелину метаться в приступах безрассудного,темного блаженства? Зрители решат, что Ангелина сама пришла сюда, – и она будетопозорена навеки! И что бы она ни говорила потом, мол, ее завлекли обманом,опоили, одурманили, – ничто не поможет!

Прижав руки к горлу, Ангелина всматривалась в лица людей застеклом, беззаботно болтающих и смеющихся, и отчаяние леденило ей душу. Здесьбыли собраны самые недостойные, никчемные людишки из нижегородского общества.Все сплошь или недоброжелатели ее деда, или просто люди завистливые, известныесвоим злоречием. От них не жди пощады! Чужая беда для них – награда!..

Графиня по ее лицу, как по раскрытой книге, прочла все еенадежды и понимание полной безнадежности... Ангелина все смотрела в эти черныеглаза, торжествующие, горящие, – глаза победительницы!

– Застегните штаны, господа! – опустив край гобелена,скомандовала мадам Жизель с грубой прямотою армейского капрала. – Представлениеотменяется. Девочка все поняла, не так ли?

Ангелина кивнула:

– Да... да, поняла! Вы отпустите меня? Я могу уйти?

– Не прежде, чем дашь слово молчать! – произнесла мадамЖизель, и Ангелина пролепетала в ответ:

– Нет, нет, я никому не скажу... Как я могу... Это же позор,позор!

– Дура, – беззлобно бросила мадам Жизель. – Разумеется, тыпромолчишь о том, как чуть не кончила только от пальца Моршана!

Ангелина отшатнулась. Каждое слово хлестало ее по лицу. Иподелом, поделом ей, она все это заслужила!

– Не реви! – прикрикнула мадам Жизель. – Ты должна дать мнеслово, что не обмолвишься ни словом не только о них, – она мотнула головой всторону мужчин, – а главное... – она помедлила, – о маркизе д’Антраге!

– Значит, она и впрямь была здесь?! – не сдержалась Ангелина– и съежилась от презрения, прозвучавшего в голосе мадам Жизель.

– О господи, Анжель, да ты еще глупее, чем я предполагала! Ичто ты нашел в ней, Фабьен, что?! Впрочем, ее мать тоже не отличалась особымумом, однако же твой отец воистину потерял от нее голову, чем и погубил себя!

В голосе графини зазвучали истерические нотки, и Моршанпредостерегающе взял ее за руку:

– Сударыня... сейчас не время предаваться воспоминаниям! Выхотите отпустить девчонку? Но кто поручится, что она прямо отсюда не бросится ксвоему деду или к капитану Дружинину, не расскажет им все, что слышала здесь?..