Этот зеркально отполированный патрон Бессонов потом нашелпод батареей парового отопления и долго держал на ладони, чувствуя его страннуюневесомость.

… - Комиссар, сколько ему лет? Девятнадцать, двадцать? -скрипуче спросил Бессонов, нарушая молчание в машине.

– Танкисту?

– И другой там был. На мосту.

– В общем, мальчишки, Петр Александрович.

"Хорьх", мягко покачиваясь на ухабах, мчался свыключенными фарами. Танки давно исчезли в синеватой мгле морозной ночи. Справачерным пунктиром шли без огней грузовики с прицепленными тяжелыми орудиями.Доносился изредка всплеск буксующих по наледи колес, ветром пролетали замерзлыми стеклами обрывки команд - и Бессонов, все время чувствуя непрерывноеэто движение, думал:

"Да, скорей, скорей!.."

Мягкое тепло от нагретого мотора обволакивало снизу ногу,успокаивая боль, обкладывало ее, как горячей ватой; механически постукивая,равномерно махали "дворники", счищая изморозь со стекол. Вся степьвпереди мутно синела под раскаленными холодом звездами.

Сзади фосфорически пыхнул огонек спички, и в машинераспространился запах папиросного дымка.

– Да, двадцать, он так мне сказал, - ответил Веснин исейчас же спросил с доверительной осторожностью: - Скажи, Петр Александрович, ачто все-таки с твоим сыном? Так ничего и не слышно?

Бессонов насторожился, крепко сдавил палочку, поставленнуюмежду коленями.

– Откуда известно о моем сыне, Виталий Исаевич? -спросил он сдержанно, не поворачивая головы. - Ты хотел спросить: жив ли мойсын?

Веснин сказал негромко:

– Прости, Петр Александрович, не хотел, разумеется,как-то… Конечно, я кое-что знаю. Знаю, что у тебя сын, младший лейтенант…Воевал на Волховском, во Второй ударной, которая… В общем, судьба ее тебеизвестна.

Веснин замолчал.

– Все верно, - холодно сказал Бессонов. - Втораяударная, в которой служил мой сын, в июне потерпела поражение. Командующийсдался в плен. Член Военного совета застрелился. Начальник связи вывел остаткиармии из окружения. Среди тех, кто вышел, сына не было. Знавшие его утверждают,что он погиб. - Бессонов нахмурился. - Надеюсь, все, что я сказал, умрет в этоймашине. Не хотел бы, чтобы о событиях на Волховском шептались досужие ловцысенсаций. Не ко времени.

Было слышно, как Веснин опустил заскрипевшее стекло,выбросил недокуренную папиросу, как шофер поерзал на сиденье, точнопредупреждение это относилось лишь к нему, пробормотал:

– Обижаете, товарищ командующий. Сто раз проверенный я…

– Обижайтесь, если не поняли, - сказал Бессонов. - Этоотносится и к майору Божичко. Рядом с собой не потерплю ни слишкомразговорчивых шоферов, ни чересчур болтливых адъютантов.

– Все понял, товарищ командующий! - не обижаясь, бодрооткликнулся Божичко. - Учту, если ошибки есть.

– Они у всех есть, - сказал Бессонов.

"Крут и не прост, - подумал Веснин. - Ясно дал понять -подстраиваться ни под кого не будет. В общем, закрыт на все замочки, нерасположен к откровенности. Что он думает обо мне? Я для него, наверно; толькоштатский очкарик, хоть и в форме дивизионного комиссара…".

– Прости, Петр Александрович, за еще один вопрос, -проговорил Веснин с желанием растопить ледок некой официальности между ними. -Знаю, что ты был в Ставке. Как он? Представь, в жизни я его видел несколькораз, но только на трибунах. Вблизи - никогда.

– Что тебе ответить, Виталий Исаевич? - сказалБессонов. - Одним словом на это не ответишь.

Так же как и Веснин, ощупью угадывая нового командующего,невольно сдерживал себя, так и Бессонов не был расположен открывать душу,говорить о том, что касалось в какой-то степени и сына, о котором Веснинспрашивал минуту назад. Он все острее чувствовал, что судьба сына становиласьего отцовским крестом, непроходящей болью, и, как это часто бывает, внимание,сочувствие и любопытство окружающих еще больше задевали кровоточащую рану. Дажев Ставке, куда пригласили Бессонова перед назначением на армию, в ходеразговора возник вопрос и о его сыне.

Вызов в Ставку был для него неожиданным. Бессонов находилсяв тот момент не в своей московской квартире, а в академии, где два года передвойной преподавал историю военного искусства. Уже прослышав, что должен бытьподписан приказ о новом его назначении, он зашел к начальнику академии генералуВолубову, старому другу, однокашнику по финской кампании, трезвому, тонкомузнатоку современной тактики, человеку скромному, негромкому в военных кругах,но весьма опытному, чьи советы Бессонов всегда ценил. Неторопливую,перемешанную воспоминаниями их беседу за питьем чая в служебном кабинетегенерала прервал телефонный звонок. Начальник академии, сказав свое обычное:"генерал-лейтенант Волубов", с переменившимся лицом поднял наБессонова глаза, добавил шепотом:

– Тебя, Петр Александрович… Помощник товарища Сталина.Возьми, пожалуйста, трубку.

Бессонов, озадаченный, взял трубку: незнакомый голос, ровныйи тихий, выученно спокойный, без какого-либо оттенка распоряжения,поздоровался, называя Бессонова не по званию, а "товарищ Бессонов",затем вежливо спросил, сможет ли он приехать сегодня в два часа дня к товарищуСталину и куда прислать машину

– Если не затруднит, к подъезду академии, - ответилБессонов и, закончив разговор, долго молчал под спрашивающим взглядом генералаВолубова, пытаясь не показать внезапно охватившего его волнения, внешниепризнаки которого всегда были ему неприятны в людях. Потом, взглянув на часы,проговорил обыденным голосом: - Через полтора часа… к Верховному. Вот как,оказывается.

– Только прошу тебя, Петр Александрович, - предупредилначальник академии, подержав Бессонова за локоть, - о чем бы там ни спрашивалитебя, не спеши с ответом. Все, кто бывал у него, говорят: не любит шустрых. Иради Бога, не забудь - не называй по имени и отчеству, называй официально -товарищ Сталин. Имени и отчества в обращении не терпит… Вечером заеду к тебе -подробно обо всем расскажешь.

… В приемной Сталина, отделанной дубовыми панелями, тусклоосвещенной в окна серовато-мглистым холодным днем поздней осени, на крепких, сжесткой обивкой стульях сидели, поджав ноги, в молчаливом ожидании двоенезнакомых Бессонову генералов, и когда немолодой, седоватый полковник,сопровождавший Бессонова в машине, ввел его, из-за широкого письменного стола,уставленного телефонами, поднялся маленького роста лысый человек с ничего невыражающей улыбкой, в скромном штатском костюме, с неприметным, серым, переутомленнымлицом. Глядя Бессонову в самые зрачки, пожав руку несильной бескостной рукой,он сказал, что придется подождать, не уточняя при этом, сколько ждать, и сампроводил Бессонова к свободному стулу возле двух генералов.