– Проверил.

– Урод ты чокнутый, – сказал Дон и разразился громовымхохотом. – Ты хоть понимаешь, что запросто можешь упасть оттуда и убиться?

– Да, может статься, и так, – сказал он и сам рассмеялся (исейчас, восемнадцать лет спустя, он сидел и усмехался, как последний идиот;восхваляющий «Трикс» кролик тем временем уступил место вечерним новостям).

Вот так и получилось, что на следующий уик-энд послечетвертого июля он оказался на шатких лесах в восьмидесяти футах от земли – с малярнойкистью в руке и промерзшей на ветру задницей. Однажды налетела внезапнаяпослеполуденная гроза и порвала одну из веревок, которые держали его люльку, стакой же легкостью, как вы разрываете бечевку у свертка, и он чуть было неупал. Но страховочная веревка, которой он был обвязан вокруг пояса, удержалаего, и он спустился на крышу, и сердце его стучало, как барабан, и он былуверен на все сто процентов, что никакая сила на земле не заставит его сновазалезть наверх – во всяком случае, не ради какого-то вшивого настольноготелевизора. Но он вернулся. Не ради телевизора, а ради Мэри. Ради игрысветотени на ее небольших вздернутых грудях, ради ее улыбки-вызова, котораяплясала у нее на губах и в ее глазах – в ее темных глазах, которые порой моглистановиться такими светлыми или, наоборот, еще темнее, словно летние грозовыетучи.

К началу сентября он закончил работу: ослепительно белаятруба выделялась на фоне неба, словно проведенная мелом черта на голубой доске– стройная, яркая. Он оглядел ее с некоторой гордостью, оттирая растворителемзапачканные краской руки.

Дон Таркингтон заплатил ему чеком.

– Неплохая работа, – кратко прокомментировал он, – еслиучесть, какой осел ее исполнял.

Он заработал еще пятьдесят долларов, обив деревяннымипанелями стены новой гостиной Генри Чалмерса – в те дни Генри был управляющимпрачечной, – и покрасив стареющий «Крис-Крафт» Ральфа Тремонта. Когда наступиловосемнадцатое декабря, они с Мэри сели за небольшим столом в столовой, словновраги перед поединком, которые, однако, чувствуют друг к другу страннуюсимпатию, и он выложил перед ней триста девяносто долларов – он положил деньгив банк, и наросли кое-какие проценты.

Она положила рядом четыреста шестнадцать долларов. Этиденьги она вынула из кармана передника. Ее пачка была гораздо толще его, таккак состояла в основном из мелких купюр – по одному и по пять долларов. У негоперехватило дыхание, и он смог лишь вымолвить:

– Господи, Мэри, да чем же ты таким занималась?

Она ответила с улыбкой:

– Я сшила двадцать шесть платьев, обшила кружевами воротникиу сорока девяти платьев и подолы у шестидесяти четырех платьев, связала крючкомчетыре коврика, пять свитеров, два теплых платка и изготовила один полныйстоловый комплект – скатерть с салфетками. А еще я вышила шестьдесят триносовых платка, двенадцать комплектов полотенец и двенадцать комплектовнаволочек, и все эти монограммы я до сих пор вижу во сне.

Смеясь, она протянула ему руки, и он впервые по-настоящемузаметил толстые подушечки мозолей на кончиках ее пальцев, совсем как умузыканта, играющего на гитаре.

– Господи, Мэри, – сказал он хриплым голосом. – Ты толькопосмотри на свои руки.

– С руками у меня все в порядке, – сказала она, и глаза еепотемнели и заискрились. – А ты неплохо смотрелся там, на дымовой трубе, Барт.Я раз даже было собралась купить себе рогатку и попробовать попасть тебе взадницу… Взревев, он вскочил, погнался за ней через гостиную и настиг ее вспальне. Там мы и провели весь оставшийся день, не так ли, Фредди, старина?

Обнаружилось, что у них не только достаточно денег нанастольную модель, но что если раздобыть еще сорок долларов, то можно позволитьсебе и напольную. Владелец магазина «Телевизоры у Джона» (магазин этот ужедавно был похоронен под новым участком 784-й автострады – вместе со старымкинотеатром и всем прочим) показал им новую модель «АрСиЭй» и сказал, что онибудут выплачивать всего лишь по десять долларов в неделю…

– Нет, – сказала Мэри.

Джон обиженно скривился.

– Леди, речь идет всего лишь о четырех неделях. Вы вряд липродадите душу дьяволу, купив в кредит на таких условиях.

– Подождите нас минуточку, – сказала Мэри и вытащила его напредрождественский холод, где со всех сторон до них доносились звукипраздничных гимнов. – Мэри, – сказал он. – Торговец прав. Ведь речь не идет отом…

– Нашей первой покупкой в кредит должен стать нашсобственный дом, Барт, – сказала она. Едва заметная черточка появилась у неемежду бровей. – А теперь слушай… Они вернулись в магазин.

– А вы не могли бы придержать для нас эту модель? – спросилон у Джона.

– Пожалуй, смог бы, на некоторое время. Только сами знаете,сейчас покупатели валом валят – самый сезон. На сколько вы хотите, чтобы я еепридержал?

– Только на субботу и воскресенье, – сказал он. – Я буду впонедельник вечером.

Этот уик-энд они провели за городом, закутавшись потеплее отхолода и снега, который грозился пойти, но так и не пошел. Они медленнокатались взад и вперед по узким загородным дорогам, хохоча, как дети, а назаднем сиденье лежала упаковка из шести бутылок пива для него и бутылка винадля Мэри. Они не выбросили пустые пивные бутылки, наоборот, подобрали еще –целые мешки бутылок из-под пива, из-под содовой, и самые маленькие из нихстоили по два цента, а большие – по пятицентовику. Вот это был уик-энд, есливспомнить сейчас, после стольких лет – у Мэри были длинные волосы, и ониразвевались, выбившись из-под воротника ее пальто из кожзаменителя, а щеки еегорели алым пламенем. Он ясно мог представить себе сейчас, как она шла попридорожной канаве, усыпанной осенними листьями, вороша их ногами – при этомраздавался трест и шорох, похожий на шум лесного пожара… Потом раздавался звонбутылки, и она радостно принималась размахивать ею над головой, смеясь, какребенок.

Так или иначе, Джорджи, бутылки больше не принимают. В нашидни ничто не хранится, ничто не возвращается. Используй и отшвырни прочь.

В тот понедельник после работы они сдали бутылок на тридцатьодин доллар, распределив свое богатство по четырем разным супермаркетам. Онипоявились в магазине «У Джона» за десять минут до закрытия.

– У меня не хватает девяти долларов, – сообщил он хозяину.

Джон взял ручку и написал «оплачено» на счете, прикрепленномк консоли «АрСиЭй».

– Счастливого Рождества, мистер Доуз, – сказал он. –Подождите секундочку, я прикачу свою тележку и помогу вам вывезти эту штуку наулицу.

Они привезли телевизор домой, и взволнованный Дик Келлер спервого этажа помогал им втаскивать его наверх, и в тот вечер они смотрели егодо тех пор, пока по последнему работающему канал не начался национальный гимн,а потом они занимались любовью перед тестовой таблицей, и у каждого были дикаяголовная боль от непривычного перенапряжения глаз.