– А во сколько обошлась бы нам обычная настольная модель,Барт?

Уже наполовину погрузившись в сон, он ответил:

– Ну, пожалуй, «Моторолу» мы могли бы купить за двадцатьвосемь, может быть, тридцать долларов. Что же касается «Филко», то…

– Я говорю не о радио, а о телевизоре. Он сел на кровати,включил лампу и посмотрел ей в лице. Он лежала обнаженной, простыня лишь слегкаприкрывала ее бедра, и, хотя она улыбалась, он понял, что она это серьезно. Этобыла улыбка-вызов. – Мэри, мы не можем позволить себе купить телевизор.

– Так сколько стоит настольная модель? «Джи И» или «Филко»или что-нибудь в этом роде?

– Новая?

– Новая.

Он поразмыслил над этим вопросом, наблюдая за игрой света итени на восхитительных округлостях ее грудей. Она была тогда куда стройнее (нои сейчас про нее не скажешь, что она толстушка, – упрекнул он самого себя; аникто этого и не говорил, Фредди, мой мальчик, никто этого и не говорил),какой-то более живой, что ли. А когда она причесывалась, даже ее волосы,потрескивая, передавали свое собственное сообщение:

живые, подвижные, одушевленные…

– Около семисот пятидесяти долларов, – сказал он, думая, чтоэто погасит ее улыбку. Но этого не произошло.

– Ну так посмотри, – сказала она, устраиваясь на кровати впозе лотоса.

– Я смотрю, – сказал он, усмехаясь.

– Да не на это. – Она засмеялась, и лицо ее залилось краской(хотя, он это отчетливо помнил, простыню она так и не натянула).

– Что ты задумала?

– Почему мужчины хотят иметь телевизор? – спросила она. –Чтобы смотреть спортивные передачи по субботам и воскресеньям. А почему женщиныхотят иметь телевизор? Чтобы смотреть днем эти мыльные оперы. Пока гладишь,можно слушать, а сделал работу – клади ноги на стол и смотри. А теперьпредположи, что каждый из нас найдет себе какое-нибудь занятие, котороеприносит деньги, на то время, когда мы обычно просто бездельничаем…

– Ага. Читаем книгу, например, или даже занимаемся любовью?– вставил он.

– Для этого мы всегда сумеем найти время, – сказала она изасмеялась, а потом покраснела, и ее темные глаза сверкали в свете лампы, исвет этот отбрасывал теплую, полукруглую тень у нее между грудей, и в этотмомент он понял, что сдастся, что пообещает ей напольный «Зенит» за пятнадцатьсотен, лишь бы она позволила ему снова заняться с ней любовью, и при этой мыслион почувствовал, что у него наступает эрекция, почувствовал, как змеяпревращается в камень – как сказала как-то раз Мэри, слегка перебрав на новогоднейвечеринке у Ридпатов (и сейчас, восемнадцать лет спустя, он почувствовал, какзмея превращается в камень – при одном лишь воспоминании).

– Хорошо, согласен, – сказал он. – Я готов работать повыходным, а ты будешь трудиться днем. Но скажи мне, дорогая Мэри, моя Мария,которая уже не совсем дева, чем же мы будем заниматься?

Радостно хихикая, она прыгнула на него, и ее груди леглимягкой тяжестью на его живот (в те дни он был достаточно плоским, Фредди, нималейшего признака брюшка). – Вот в этом-то весь и фокус! – сказала она. –Какое сегодня число? Восемнадцатое июня?

– Да.

– Так вот, ты будешь работать по выходным, а восемнадцатогодекабря мы сложимся…

– …и купим тостер, – сказал он, усмехнувшись.

– …купим телевизор, – сказала она торжественно. – Я уверена,что у нас получится, Барт. – Потом она снова захихикала. – Но самое забавноебудет в том, что мы пока не скажем друг другу, что за работу каждый из нас себенашел.

– Лишь бы, придя домой, я не увидел над дверью красныйфонарь, – сказал он, капитулируя.

Она схватила его за плечи, взобралась на него и стала щекотать.Щекотка плавно перешла в ласки.

– Приди ко мне, – прошептала она, вжимаясь в его шею, иобхватила жезл его страсти с нежной, но мучительной силой, в одно и то же времянаправляя и сдавливая его. – Войди в меня, Барт.

Позже, снова в темноте, скрестив руки под головой, онсказал:

– Так мы не скажем друг другу?

– Нет.

– Мэри, а откуда у тебя возникла эта идея? Из-за того, что ясказал, что Донна Апшоу устала подавать арахисовые орешки половине окрестныхжителей?

Когда она ответила, в ее голосе уже не было смешинок. Он былровным, резким и совсем чуть-чуть пугающим – легкое дуновение зимы в тепломиюньском воздухе их квартиры на третьем этаже без лифта.

– Я не люблю быть чьим-то нахлебником, Барт. И я им не буду.Никогда.

Следующие полторы недели он так и сяк обдумывал еенеожиданное предложение, размышляя о том, что же, черт возьми, ему надо делать,чтобы заработать свою половину от семисот пятидесяти долларов (а то и добрыетри четверти, раз уж на то пошло) за следующие двадцать или около тогоуик-эндов. Он уже был слегка староват, чтобы стричь лужайки в округе. А Мэриприобрела такой вид – такой самодовольный вид, – что ему оставалось толькопредположить, что она для себя уже все решила. Пора тебе обуть свои беговыекроссовки, – сказал он себе и не мог не рассмеяться вслух.

Прекрасные были деньки, не так ли, Фредди? – спросил он себяв тот момент, когда Форрест Такер и «Армия Ф» уступили место рекламному роликуовсяных хлопьев, в котором мультипликационный ролик уверял, что «Трикс» –лучшая пища для детей. Ты абсолютно прав, Джорджи. Это были великие дни, матьтвою за ногу.

Однажды после работы он отпирал дверцу своей машины ислучайно взглянул на большую дымовую трубу позади химчистки. В этот момент егоосенило.

Он положил ключи в карман и вернулся обратно, чтобыпоговорить с Доном Таркингтоном. Дон откинулся в своем кресле и, сложив руки нагруди, посмотрел на него из-под косматых бровей, которые уже начали седеть,равно как и волосы, которые кустились у него в ушах и завивались в носу.

– Покрась трубу, – сказал Дон.

Он кивнул.

– Работать будешь по выходным.

Он снова кивнул.

– Плата – триста долларов. Еще кивок.

– Ты – сумасшедший.

Он расхохотался.

Дон слегка улыбнулся.

– Ты что, пристрастился к наркотикам, Барт?

– Нет, – ответил он. – Но у меня тут одна договоренность сМэри.

– Пари? – Косматые брови приподнялись на полмили.

– Да нет, тут более деликатное дело. Соревнование, можносказать. Как бы то ни было, Дон, трубу необходимо покрасить, а мне нужны трисотни долларов. Что ты на это скажешь? Профессиональный маляр запросил бы заэту работу четыреста двадцать пять долларов. – Проверил, значит.