– Пока я буду в Праге, ты освободишь квартиру, – словномежду прочим сказала Амалия, поправляя двумя руками прическу перед зеркалом.

На ней было алое платье с широкой юбкой, похожей на колокол,и яростно цокающие туфли на шпильках. Наверное, из-за того, что жена была таккрасива, сцена напомнила Астраханцеву эпизод из какого-нибудь кино про развод.

Он стоял в коридоре в старых тренировочных штанах ирастянутой футболке, небритый и совершенно спокойный. Если это и кино, он-то ужточно не комедийный персонаж. Комично выглядела именно Амалия со своимипопытками сделать из проблемы пустячок.

– Интересно, как ты себе это представляешь? – спросилон.

– Соберешь чемодан и поедешь в свою «двушку». Ты там веснойобои поклеил, потолок побелил. Вот и пригодилось! Вещей у тебя немного, такчто, полагаю, к завтрашнему дню управишься.

– По-моему, ты забыла, что поселила в моей «двушке» своюплемянницу, – напомнил Астраханцев, прикинув, что собраться емудействительно ничего не стоит. Вот только книги...

– Ах, да. – Амалия нахмурилась, перестав на секундукопаться в сумочке. – Фу, как некстати. Зачем я это сделала? –спросила она сама у себя.

– Из жадности, – подсказал Астраханцев. – Тыберешь с бедной девушки арендную плату.

– Ничего, не развалится, – жестко ответила егокрасавица-жена. – Приехала работать, пусть работает. Нет, Дмитрий,совершенно невозможно, чтобы ты оставался тут. Как порядочный человек ты простообязан освободить жилплощадь.

Астраханцев усмехнулся, наблюдая за тем, как она пытаетсявсунуть в карман чемодана еще какую-то блестящую штуковину. Чемодан был набит,и штуковина влезать в карман не желала.

– И куда ты предлагаешь мне деться? Просто вылететь в окно,как Карлсону? Жить на крыше?

– Ты сделал все для того, чтобы наше совместноесуществование стало невыносимым!

– Серьезно? – саркастически заметил Астраханцев. –Кажется, ты забыла, что это я застукал тебя в постели с учителем физкультуры.

– Он инструктор по фитнесу, – злобно ответила Амалия,не терпевшая никаких насмешек над собой. – И то, что ты нас застукал,ничего не значит.

– Еще как значит. В противном случае ты бы еще много летморочила мне голову, изображая верную и преданную жену, а я бы тебя холил илелеял.

– Ты?! – нахально засмеялась она. – Ты не умеешьхолить и лелеять женщин. Тебя испортили твои студентки, многочисленные идоступные. Шастающие в наше семейное гнездышко!

– Господи, какая же ты несправедливая, – не удержалсяАстраханцев. – Это была одна-единственная студентка, ей требовалсядосрочный зачет. Кстати, ты напугала ее до смерти.

– Так ей и надо, – ответила Амалия. – У тебявообще дурной вкус, если говорить о женщинах.

– Это ты себя имеешь в виду?

– Я была твоим лотерейным билетом!

– Я тоже так думал. Только билет оказался пустым, безвыигрыша.

Амалия развернулась на каблуках, подошла к мужу на опасноблизкое расстояние, обдав его запахом ландыша и жасмина. Он точно знал, что этоза духи, потому что сам подарил их ей на Новый год. Он почувствовал не толькознакомый аромат, но и тепло тела, которое раньше казалось ему таким родным,особенно в темные бесприютные ночи, когда он на ощупь пробирался извыстуженного кабинета в спальню и нырял под одеяло, прижимаясь к сонной жене игреясь около ее сладкой неги. Сейчас он неожиданно подумал, что только к нейспящей испытывал настоящую нежность.

– Ты ведь меня больше не любишь, – с затаенной обидой вголосе сказала Амалия, подняв глаза, тщательно обведенные темным карандашом.

Астраханцев против воли оценил ее умелый макияж.Единственным действительно ярким пятном были губы, покрытые шелковой помадой.Ухаживать за собой его жене нравилось. Внешняя сторона жизни вообще имела длянее огромное значение.

– Да, больше не люблю, – согласился он, стараясь, чтобыэто прозвучало не слишком обидно. Обиженная Амалия способна испортитьнастроение на неделю вперед. Впрочем, как можно не обидеть женщину, заявив отом, что ты к ней равнодушен?

– Я хочу знать – почему, – сказала она приказным тоном.Потом вспомнила, что с мужем такие штучки не проходят, и поспешно добавила: – Ядолжна знать правду, Дмитрий. Чтобы больше не совершать ошибок. Так почему?

«Потому что ты злая, Амалия», – хотелось ответить ему.Это была та самая ужасная правда, в которую его жена наверняка не поверила бы.Она? Злая?! Какая чушь. Она ведь так чувствительна, сентиментальна, уступчива,иной раз даже щедра! Она умеет проявить нежность, сострадание и в нужный моментготова пойти на жертвы.

Однако Астраханцев нутром чуял, что это не более чемискусная маскировка, вроде умения накладывать тени и румяна, которому Амалияучилась у какого-то именитого визажиста. Скрыть свое истинное лицо от человека,с которым десять лет прожил бок о бок, просто невозможно. Эгоизм Амалии былстержнем, на котором держался построенный ею мир. Позвоночником ее духовноготела. Это был не здоровый эгоизм, сладостный, как детство, а злой и жестокий,словно зверь, откормленный и выдрессированный для того, чтобы защищать хозяйку.

Астраханцев неожиданно подумал, что все женщины, с которымиему доводилось сходиться близко, оказались той же породы. Наверное, это рок.Однажды, еще до женитьбы, подчинившись порыву, он выбрал в подруги одинокуюнекрасивую барышню. Почему-то ему казалось, что у некрасивых и одиноких богатыйвнутренний мир, а душа глубокая и чистая. Сказать, что он был разочарован,значит, не сказать ничего. Больше всего барышня походила на подколодную змею,злопамятную и завистливую. За всю взрослую жизнь Астраханцев повстречал лишьодну милую тихую даму, которая на поверку оказалась скрытой алкоголичкой иобитала в полупустой квартире, заросшей бархатной пылью. Амалию он поначалу нераскусил. А когда раскусил, они уже жили вместе и наверняка растили бы детей,если бы не ее страстное желание баловать себя и только себя, пока не упорхнуламолодость.

С тех пор как Астраханцев понял, что Амалия никогда нестанет его настоящей второй половиной, жизнь сделалась грустной и безысходной.Душевное одиночество сжигало его. Оно было неотвратимым, как солнце,разбойничающее в пустыне. Многие его приятели уходили от жен к другим женщинами через пару лет чувствовали себя столь же несчастными, как и прежде. Новаястрасть ненадолго озаряла их существование, словно факел, который рано илипоздно гаснет, оставляя путника без ориентиров.

– Мы совершенно разные, – сказал он вслух, решивограничиться общими словами. – Ты не понимаешь меня, а я не понимаю тебя.Мне не близко все то, что тебе нравится.

– Тебе не близко то, что нравится всем нормальнымлюдям, – отрезала Амалия, махнув рукой и снова переместившись к зеркалу.Минута душевного общения, на которое она оказалась способна, утомила ее. –Надо подумать, как выйти из положения. Я о твоем переезде, – добавилаона. – Придется тебе позвонить моей племяннице и сказать, чтобы онавыметалась.