другу, но связанные единой судьбой. Она была по-прежнему молодая, пышущая здоровьем. И собственное бессилие породило в нем болезненную подозрительность. Однажды он закатил ей скандал, обвинив в неверности. И тогда обида, все время жившая в ней, вдруг обернулась злобой против этого человека, загубившего ее жизнь.

Война не изменила их отношения. Только трудней стало Галине содержать себя и Лаврентия. Потому еще мучительнее стала их полуголодная жизнь. Лаврентию все реже перепадало выпить. Он брюзжал, становился раздражительным, отравляя и без того безрадостное существование.

Нынче Лаврентий с утра куда-то подался. Галина облегченно вздохнула, принялась за свои дела. Дом она содержала опрятно. А уж о своей горнице и говорить нечего. Как гнездышко, любовно ухоженное, Сюда Лаврентию вход заказан.

Во второй половине дня Галина протопила печку — сварила картофель в мундирах — себе и Лаврентию. Как бы не обижал ее Лаврентий, но еду она поровну делит. Едят они порознь, даже когда он дома бывает ко времени. Поставит ему, а сама потом за стол садится. Однако в большинстве случаев Лаврентий является поздно и обедает после нее.

И нынче Галина собралась есть, не ожидая Лаврентия. Надо было принести из погреба соленье и по кусочку сала. Галина покрылась платком, взяла эмалированную мисочку, потянулась рукой к печной вьюшке, где прятала погребной ключ, и... обомлела. Затем торопливо обшарила свой тайник, уже зная, что поиски напрасны, уже чувствуя беду. Ведь там, в погребе, хранится все, что она смогла заработать военной осенью, чем успела запастись в зиму: картофель, соленье, два больших куска сала. Все это позволяло ей надеяться пережить трудную пору, если, конечно, пользоваться запасами экономно и расчетливо. Потому и не доверяла ключ Лаврентию, пряталась от него. Знала его натуру — все отдаст за стакан самогона. Да вот не убереглась...

Галина кинулась к погребу. Предчувствие не обмануло ее. Пропал кусок сала. Но она рада была и тому, что уцелело все остальное. Тут же, в погребе, валялся замок с ключом. Видно, в спешке уронил и не стал возвращаться.

Потом уже, заперев свои сокровища и возвратившись в дом, Галина дала волю своему гневу. В ней все кипело от возмущения, негодования. Еще бы! Ей самой пришлось зарабатывать на жизнь, она кормит его, и он же ее обкрадывает.

Во дворе послышались голоса. Пришел староста Маркел Сбежнев и привел немца.

— Впускай, впускай, хозяйка, — сказал Маркел оторопевшей Галине. — Чего это ты такая сердитая?

— Входите, коли пришли, — хмуро ответила Галина.

— Да уж войдем, — проговорил Маркел, следуя за ней и кивком приглашая за собой спутника. — Лаврентий, как всегда, в бегах?

— Та пусть бы уже залился тою самогонкой! — заголосила Галина. — Тащит все из дому. Есть нечего, а он уносит последнее. Не жизнь — маята. — Она прислонилась к дверному косяку, вытирала злые слезы концами фартука. — Моченьки моей нет. Хоть под поезд кидайся, под пулю иди...

— Знаю, Галина, знаю твою беду, — посочувствовал Маркел. — Другая на твоем месте уже давно согнулась бы. А ты... — Ему захотелось подбодрить Галину, снять горечь с ее сердца. — А ты — что ягодка, — добавил он, совсем не кривя душой.

Галина в самом деле выглядела моложе своих тридцати семи лет. Умеренная полнота, небольшой рост, мягкий овал лица, на котором черными дугами лежали брови, лишь подчеркивали ее женственность. И ей, как всякой женщине, очевидно, приятно было слышать такой отзыв о своей внешности. Но она не подала вида, безнадежно махнула рукой:

— Будет вам, Маркел Игнатьевич, шутки шутить... Лучше бы приструнили черта Старого.

— Можно, — согласился Маркел. — Только вряд ли это изменит твоего Лаврушку. Горбатого, говорят, могила исправит. Очень далеко он зашел.

— Да я не о том, — проговорила Галина. — Пусть хоть сгорит от того зелья. Настрахайте, чтоб из дому не тащил.

— А вот бери постояльца, — предложил Маркел. — Може, его побоится?

Галина только теперь обратила внимание на немца, прислушивавшегося к их разговору. Немец показался ей неказистым. «Ни то ни се», — про себя определила Галина. Не так, чтоб низкий, но и не рослый. Чернявый. В офицерской фуражке и шинели, будто с чужого плеча. На вид ему было лет тридцать с небольшим.

— Этого фрица? — повернувшись к Маркелу, спросила Галина.

— Меня звать Стефан, — довольно сносно по-русски произнес немец. — Стефан, — повторил он и улыбнулся ей. — Если нельзя, мы уйдем.

«Гляди, какой вежливый. Еще и улыбается как человек», — удивилась Галина. Может быть, вот такое, совсем необычное обращение со стороны врага и повлияло на ее ответ. «Уж лучше этого оставить, как пришлют на постой какого хама», — пронеслось у нее в голове. А вслух сказала:

— Решайте сами. Устраивает горница — занимайте, нет — вольному воля.

— И комната хорошая и хозяйка очаровательная, — проговорил Стефан. — Мне у вас нравится.

— Это лучшее, что я мог предложить, — подхватил Маркел. Ему уже надоело ходить с этим немцем по дворам. Там ему грязно. В другом месте, видите ли, не уютно. Интеллигент. Слава богу, ублажил наконец. — Вот и располагайтесь, — добавил он.

Галина пошла его провожать.

— Так вы уж, Маркел Игнатьевич, припугните Лаврентия, пожалуйста, пока я его не прибила. — И спросила: — Кого это мне подкинули? Будто и на немца не похож.

— Мобилизован из цивильных. Художником был, что ли, — ответил Маркел. — А сейчас по интендантской части. Снабженец... Да, чуть не забыл. Столоваться тоже будет. К вечеру все, что надо, подвезут. А возле него и ты прокормишься.

— Великое тебе спасибо, Маркел Игнатьевич, — поблагодарила Галина. — Теперь, може, перезимуем.

— Ну-ну, — подбодрил ее Маркел. — Бувай здорова.

...Лаврентий прибился к дому уже по-темному. Обрюзгший, заросший

серой щетиной, заиндевевший, ввалился на кухню, еле удерживаясь на ослабевших ногах.

— Явился, ворюга, — презрительно встретила его Галина. — Э-эх, свинья свиньей.

— Ша, Галька, ш-ша! — качнувшись, с трудом проговорил Лаврентий, — Не замай.

Приди он раньше — не миновать бы ему порки. А сейчас у Галины угас первый гнев. Да и после разговора с Маркелом немного приободрилась.

— Тебя, паразита, в дом нельзя впускать, — жестко сказала она. — Оставить бы на морозе, чтоб околел, как шкодливый пес.

— Это м-меня? Х-хозяина? Чья хата? Т-ты мне с-скажи, чья х-ха-та?! — закуражился