комнаты. Погода хмурится. Ждем Геллера. Приехал в 9 часов с женой: нужна моя подпись для получения участка. Долго сидели. Когда уезжали, моросило. Поздно вечером в сгустивших сумерках к нам на веранду собрались Коп, Муся, Боб и Катюшка. Катя вернулась мокрая: дождит.

21 июня.

Суббота. В 10.15 встали. Аля скоренько собралась и — в церковь, сегодня День Поминовения. Мне сказала: «А ты полежи минут 40». Но недолго я полежал, встал, удачно управился с колонкой и привелся в бодрствующий вид. Почитал молитвенник, а там скоро и Аля приехала; все было хорошо у нее.

Но небо все хмурое, дует холодный ветер, хотя помаленьку светлеет и вроде бы теплеет. После завтрака считал деньги, потом лег полежать; Аля взялась за уборку кухни и готовку обеда. Днем, в третьем часу, очень медленно и осторожно предпринял «путешествие» вокруг дома и на горку, туда и обратно. Сердце все трудное, пульс анархичный, иду с великим трудом… но иду… Аля — у времянки. Я — к ней. Там и Боб.

Окончательно разъясневает, ветер гонит с севера редеющие облака, все шире в небе разливается синь. <…> Запись вчерашнего вечера и сегодняшнего дня — до сих пор. Аля — к времянке, я отправляюсь к ней туда тоже. На часах половина седьмого. Нежданное появление Эммы, жены лечившего меня в прошлом году врача. Пришла предложить Волчонкам и нам щуку: Фира де пусть фарширует, а мы — оплатим. Предложение было принято, после чего состоялась уличная беседа на «культурные» темы между Эммой и Алей. Слушал и поражался интеллигентности обеих дам! В сумерках — все, кто мог, собрались на футболе. Я скоро изнемог и, к неудовольствию Али, в 11.30 повлек ее спать.

22 июня.

Воскресенье. Ночью дождило, небо затучено, холодно, серо… Часов в 9 проснулся совсем плохим. Аля дала мне молока с булкой и поехала в храм, наказав мне лежать. Но я скоро встал и прибрался.

Улегся на диван, укрылся красным пледом и сладко дремал. Аля пришла в 2 часа довольная, но усталая: многолюдье, коленопреклоненная молитва, как всегда, привезла мне привет от «наших». Отправились оба к времянке продышаться. У соседней двери — Муся вяжет, рядом на скамейке Катя. Коп ковыряет «травы». Ползут серые тучи, налетает холодный ветер. Боб моет машину. В 3 часа — обедать. Дома тоже холодно. Аля затопила печку. Жарко заплясали золотые язычки. После обеда — Аля на постели с журналами, я подремал на диване, после чего записал дни. В 7 часов за матушкой и Мотей и — к батюшке. Небо в тучах, но на кладбище светло и тихо. Мотя затеплил свечечки на могилке.

Дома тоже тихо, приютно и тепло от протопленной печки. Оба читали. Ужин — щука. Смеркается; дождит. Вечером опять все на футболе…

23 июня.

Понедельник. Ночью шел дождь. Катя утром пришла сыренькая. Аля — плохая… я тоже. Но оба одолеваем себя. После завтрака Аля протопила печку. Варит кашу. Лег с Сименоном. Аля чугунок с кашей поставила на угли в протопившуюся печку и устроилась на веранде с чтивом. К часу разведрило, но бушует сильный ветер.

Около 3-х прогулялся вкруг дома, но поскорей смылся: очень холодно, ветер пронзительный. Пробирает насквозь.

В 7 часов 5 минут были у матушки. Все уже прибыли, но батюшка (о. Владимир) и Веня копошатся у своей машины, которая отказала. Поэтому трапеза опоздала тоже. Но не надолго. Вскоре отслужили молебствие и расселись в многолюдье за обильно уставленный стол на веранде. Как всегда, так хорошо, так благостно и так родны и близки эти люди: и Варки с женой, прелестная дочка Моти с мужем и девочками, о. Владимир с Ниной Васильевной и Леночка (жена Вени) с Никодимчиком. Отец Владимир сообщил печальную весть: скончался митрополит Антоний, скоро сорок дней. И в тяжелом состоянии лежит в больнице патриарх Пимен.

Ярко озарено все предвечерним солнцем, знакомые елки качаются на сильном ветру… Только матушка, в застывших в недоуменном вопросе, ушедших в себя глазах, нет-нет да уходит от окружающих в глубь своего горя и бед… Сидели долго, почти до 11 вечера. Подвезли домой Варки, дома тихо улеглись и хорошо спали.

24 июня.

Вторник. Катя спит у нас поочереди. За завтраком потерялся свисток от чайника (найден был в холодильнике!). В 12 — разведка Али на улице: жасмин наш зацвел, на горке поспела земляничка (у Кисани). Аля кормит птиц, наконец-то появились несколько ворон. Я водрузил на место «Чура». Аля у сарая. Ветрено, но солнечно. Я тоже у сарая. Вышла Катя, увидела нас и с явной радостью, быстрой рысью, тряся брюшком — тоже к нам. Стась — с реки с изрядным, хоть и мелким уловом. Аля — в лавку, потом — готовит. В 3 зовет обедать. После обеда с 6.30 до 9-ти дрема. Пляска на стене и за окном бликов листвы. Вечер вместе на диване читаем.

25 июня.

Среда. Бурный холодный ветер, яркое солнце. В 1 час поехали в Нарву, в «дамском раю» нашли одеколон. Очень мне плохо с дыханием и сердцем… Дома были к 3-м. Пошел было к сараю, но сразу сбежал домой. После обеда попросил Алю накрыть меня пледом, но тоже не улежал, а терпеливо записал дни. Сейчас уже 6 часов. Половина 8-го Коп пригласил на «Шерлока Холмса». Очень хорошая картина. Конец в 8.45. Вечер солнечный, ветер стих.

26 июня.

Четверг. Встали в 10.20. <…> Аля отправила меня на веранду, открыла окошко: «надо мне дышать и дышать». Сама тут же взялась за ремонт футлярчика от ключей (венский, «испанской школы») и своего любимого кошелька. Катя разлеглась на своем любимом столе.

В природе все то же: слепящее солнце и бешеные порывы ветра; им вторит вой налетающего и рвущего в клочья атмосферу самолета. 3 часа: Алена села на мое «угловое» кресло, я — за стол к Катиным лапкам, решил записать сегодняшний день. Алена <…> заодно пришила все пуговки на синем джинсовом моем пиджаке.

Почему-то вспомнились кусочки балетной жизни: моя вписка (creschendo) в «Больших лебедей», как ее подтибрил Файер; предсказание Асафьева моей симфонической «карьеры» и т.д. и многое другое, о чем тут же рассказал Але. Милое, милое былое из жизни театра, флейты (Боброва, Альбова); Кушелевский, предсказавший оркестру мой крутой нрав, и т.д. После обеда поспал накрытый красным пледом. В 5.30 — на веранду. <…> Открыл пол-окна, но скоро закрыл, т.к. рвет ветер, аж страшно. Появлялся Коп. Я