Трамвай оказался битком набит туристами. Похоже, жителейНового Орлеана в нем почти не было. Благодаря яркой, хорошо выглаженной одеждетуристы заметно отличались от местных. Ничего, когда прохладные дни минуют инаступит жаркое, душное лето, приезжие, как и все прочие, будут расхаживатьполуголыми и растрепанными. Мона и Пирс уселись рядышком на деревянное сиденье,и трамвай, скрипя и дребезжа, понесся по Сент-Чарльз-авеню, этому скромномуподобию Манхэттена, потом обогнул Ли-серкл и двинулся в центр города.

На углу Джексон-стрит и Сент-Чарльз-авеню город преображалсякак по волшебству. Улицу вдруг обступали громадные дубы, развесистые икряжистые. Невзрачные дома, покрытые обшарпанной штукатуркой, исчезали. Здесьначинался другой мир — мир благоуханных магнолий и роскошных особняков сколоннами. Садовый квартал. Каждый, кто здесь оказывался, ощущал, как егоокружает тишина, давящая, едва ли не вытягивающая душу.

Мона соскочила с трамвая прежде Пирса, перешла Джексон-стрити пошла по Сент-Чарльз. Было не так уж холодно. По крайней мере здесь. Ввоздухе не ощущалось ни малейшего ветерка. Цикады распевали свои бесконечныепесни. В этом году цикады появились слишком рано. Но Мона слушала их судовольствием. Она любила их стрекотание. Ей никогда и в голову не приходило,что цикады распевают лишь в определенное время года, — казалось, они естьвсегда. Стоит немного потеплеть, и они снова заводят свои песни. Наверное, онане могла бы жить там, где никогда не раздается этот незамысловатый мотив,думала Мона, шагая по потрескавшемуся тротуару Первой улицы.

Пирс молча следовал за ней. Оборачиваясь, она всякий раз встречалаего растерянный, недоуменный взгляд, словно он засыпал на ходу и плохопредставлял, куда и зачем идет.

Дойдя до Притания-стрит, они увидели множествоприпаркованных машин и людей, толпившихся вокруг дома. Вдоль улицыпрохаживались вооруженные охранники. Некоторые из них, те, что работали вчастных агентствах, были в форме цвета хаки. Другие — служащие полиции НовогоОрлеана — красовались в своей обычной синей форме.

Мона почувствовала, что больше не в состоянии сделать нишагу на злополучных высоких каблуках. Она сняла туфли и пошла дальше в чулках.

— Здесь полно большущих тараканов, — предупредилПирс. — Смотри не наступи на какого-нибудь. Наверняка это не слишкомпонравится не только ему, но и тебе тоже.

— Мой дорогой мальчик, ты, как всегда, прав. Спасибо запредупреждение.

— О, Мона, я смотрю, ты выработала новый стиль общения.Сначала испробовала его на Рэндалле, теперь применяешь ко мне. Со всемсоглашаешься и поступаешь по-своему. И все же зря ты разгуливаешь босиком.Можешь простудиться. И уж точно порвешь чулки.

— Да будет тебе известно, милый мой Пирс, в это времягода никаких тараканов нет. По крайней мере на улице. Но зачем, спрашивается, ятебе об этом говорю? Ты же все равно не слушаешь. Пирс, ты отдаешь себе отчет втом, что наши матери умерли? И твоя, и моя? Их больше нет. Не помню, я ужеговорила тебе об этом?

— Я тоже не помню, — пожал плечами Пирс. —Откровенно говоря, я хочу забыть о том, что их больше нет с нами. Мне все времякажется, мама вот-вот войдет в комнату и подскажет, как нам справиться со всемэтим кошмаром. Скажи, ты знаешь, что мой отец изменял матери?

— Ты с ума сошел! Что за идиотская выдумка?!

— Тем не менее это так. У него есть другая женщина. Недалее как сегодня утром я видел их вместе в кафе. Он держал ее за руку. Кстати,она тоже из Мэйфейров. Зовут ее Клеменс. И я видел, как отец ее поцеловал.

— Ну и что с того? Это был обычный родственный поцелуй,и не более того. Да будет тебе известно, я прекрасно знаю эту Клеменс. Онаработает в центральном офисе. Я много раз видела, как она завтракает в кафе.

— И при всем при этом она любовница моего отца. Уверен,мама об этом знала. Надеюсь только, она не слишком переживала.

— Да я никогда в это не поверю. Дядя Райен нетакой, — решительно возразила Мона и в ту же минуту осознала, что ужеповерила. Конечно, Пирс прав. Откровенно говоря, удивляться тут нечему. ДядяРайен — красивый, преуспевающий, приятный во всех отношениях мужчина. Они сГиффорд прожили вместе невероятно долго и, конечно, успели чертовски друг другунадоесть.

Впрочем, о подобных вещах лучше не думать. Тетя Гиффордотошла в мир иной и предана земле. Она успела умереть прежде, чем начались этиповальные убийства. Ее оплакали должным образом, потому что тогда у членовсемьи Мэйфейр еще было время достойно проводить в последний путь своихпокойников. А когда умерла Алисия, всем было уже не до того. Мона вдругосознала, что не имеет понятия, где сейчас находится тело матери. По-прежнему вклинике? Или в морге? Нет, о подобных вещах тоже лучше не думать. Как бы то нибыло, Алисия уснула вечным сном. И теперь ничто не потревожит ее покой. Монапочувствовала, как к горлу подкатил ком, и судорожно сглотнула.

Они пересекли Честнат-стрит и оказались в небольшой толпеохранников и родственников. Там были Элали, и Тони, и Бетси Мэйфейры. ГарвиМэйфейр стоял на крыльце вместе с Дэнни и Джимом. Сразу раздалось несколькоголосов, приказывающих охранникам пропустить Мону и Пирса в дом.

Охранники в холле. Охранники в гостиной. У двери в столовуютоже маячила массивная широкоплечая фигура в пятнистой форме.

Мона ощутила знакомый запах, точнее, слабый, с трудомразличимый остаточный аромат. Точно такой же едва уловимый аромат исходил отодежды и белья, присланных из Хьюстона. И от Роу-ан, когда ее привезли вклинику.

На лестничной площадке тоже стояли охранники. Они были вкоридоре и, разумеется, у дверей в спальню. В спальне сиделка в беломнейлоновом халате возилась с капельницей. Роуан недвижно лежала под кружевнымпокрывалом. Бледное лицо, лишенное всякого выражения, казалось крошечным средипышных кружевных оборок подушки. Майкл, сидя у кровати, курил сигарету.

— По-моему, в этой комнате уже не осталоськислорода, — заметила Мона.

— Да, детка, пожалуй, ты права, — согласилсяМайкл, — Но есть здесь кислород или нет, от этого ничего не изменится.

С вызывающим видом Майкл затянулся еще раз и раскрошилокурок в стеклянной пепельнице. Голос его, приглушенный горем, стал болеемягким и благозвучным.

В дальнем углу комнаты на стульях с высокими спинками сиделиМагдален Мэйфейр и старая тетушка Лили. Обе почти не двигались. Магдаленбеззвучно шептала молитвы, перебирая четки, и янтарные бусины слегкапосверкивали в ее руках. Глаза старушки Лили были закрыты.